Мы вышли покурить на 17 лет...

Любимая его поговорка: «Выигранный бой — несостоявшийся бой». В этой версии Олег Григорьевич абсолютный чемпион. Что ни случись, утрется и пойдет дальше — непобежденный. А так, по обычным человеческим понятиям, он, конечно, задрот и лузер.

Берлинская зима выглядит как харьковская пасмурная осень. Нет, конечно же, случается, что и в Берлине выпадает снег, тогда немцы бормочут: «Eto zhe, bljat, kakaja-to Sibir», но в целом мягкая там зима, с утренним инеем и вечнозеленой травой…

Майский ветер обдувает Олега Григорьевича позабытым курортным теплом. На миг представляется, что неподалеку море. «Олежка, а может, тебе еще на грудь нассать, чтоб Ялтой пахло?»

А потом я стал удалять тебя, как осколки.

Так часто происходит с русским словом – когда исчезает его смысл, то в порожней оболочке поселяется призрак.

Это не Симург, – сказал Шольц. – И не внутреннее «Я». Это гашиш с тобой говорил. Просто ты ему не понравился, и он тебя пугал…

Тут такое дело, я обожрался у Вити печенья. Можно я к тебе приеду, мне одному нехорошо…
Шольц похмыкал:
– Ну, приезжай, конечно. Адрес помнишь?
Превозмогая инфаркт, инсульт и паралич, я сбежал вниз, к велосипеду.
– Какой Шольц! – вопил, цеплялся за ноги Симург. – Тебе надо в госпиталь Фридрихсхайн! Это за углом! Ради всего святого!
– Иди нахуй! Заткнись! – послал я чёртова паникёра Симурга.
Он тихо, по-стариковски, заплакал:
– Мать пожалей!..

Меня сотряс ужас непоправимого

Жуть мутила зрение

Словно подслушав мои мысли, сердце раздулось. В груди шмыгнула мучительная острая игла, сердце лопнуло и потекло…