Обыкновенные убийцы: Как система превращает обычных людей в монстров

«Когда увольняли еврейских коллег, ни один из немецких профессоров не выступил с публичным протестом. Когда число студентов-евреев резко сократили, ни в одном из университетских советов и факультетов не поднялось сопротивление. Когда по всей империи сжигали книги, ни один из интеллектуалов в Германии, да и в целом никто по стране не выразил открыто стыда». Фридлендер добавляет: «Такой тотальный перелом более чем необычен».

Последняя стадия этого фатального процесса наступает в конце 1941 г., когда становится понятно, что быстрой победы над Советским Союзом не будет, – это дает возможность «продолжать в дальнейшем войну, которая грозит быть длительнее и кровавее, чем предполагалось изначально, полностью под лозунгом борьбы “против евреев”».

Таким образом, национал-социализм в первые же месяцы своего господства сформировал коллектив получающих выгоду и коллектив проигравших, которые находятся в зависимости друг от друга, пока живут люди, принадлежащие к коллективу проигравших.

Но что означает «не затронутые»? Если мы, как предлагалось в первой главе, рассматриваем процесс дискриминации, разграбления и уничтожения как взаимосвязь поступков, как социальную конфигурацию преступников и жертв, то с точки зрения логики невозможно говорить о «не затронутых». Когда одна группа населения столь быстро, интенсивно, публично и непублично исключается из «вселенной общих обязательств», то воспринимаемая и ощущаемая ценность принадлежности к определяющему большинству, наоборот, повышается – на уровне коллективной нобилитации, что означает практическую реализацию теории расы господ.

Как бы ни воспринимались подобные законы и меры отдельными гражданами, важно то, что даже на этой ранней фазе нормативных изменений, которая и для людей, не затронутых ими, была наступлением на привычное положение вещей, не наблюдалось какого-либо недовольства.

Интерес в этом далеко не полном, но очень показательном списке вызывает, с одной стороны, творческий подход в поиске различных аспектов «еврейского», как, например, при диктовке по буквам во время телефонных переговоров, а с другой – добровольное, зачастую поспешное исполнение антиеврейских дискриминационных мер частными лицами, занимавшими руководящие должности в различных объединениях, или коммунальными служащими, которые были совершенно не обязаны издавать соответствующие распоряжения и действовали по своей инициативе.

Проблемы гуманности, идентификации себя с другими людьми исчезли из поля зрения, и в целом эти прежние идеалы оценивались негативно, как слабость нижестоящих социальных слоев».

Элиас пишет о «метаморфозе» немецкого бюргерства, которая произошла во второй половине XIX в., когда вопросы чести, неравенства людей, способности к сатисфакции, вопросы нации и народа постепенно приобретали большее значение, чем идеалы Просвещения и гуманизма.

массовое убийство подготавливалось и осуществлялось людьми, которые, судя по всему, не видели существенных противоречий между своими поступками и своим представлением о себе.

Я сказал – это было, к сожалению, некрасиво, но ничего преступного в этом не было. Их не хотели лишить жизни, у них просто хотели отобрать деньги».
Такое высказывание, подобных которому было множество, показывает нормативный сдвиг, произошедший между 1933 и 1945 гг., сформировавший для «фольксгеноссе» свой «мир представлений о реальности» (assumptive world).