Дочь палача

Возможно, чтобы в городе воцарился покой, и в самом деле придется сжечь чуть больше людей.

Мужчина сглотнул и почувствовал, как трудно стало дышать. Когда начало темнеть в глазах, чужак выпустил его и отпихнул в сторону, словно надоедливую зверушку.

Как и все Куизли, он говорил немного. Но все, что произносил, имело вес

То немногое время, что они проводили вместе, было слишком ценным, чтобы заполнять его смертью и страданием.

Марта знала его как любящего отца, который души не чаял в близнецах, самых младших своих детях. Но еще она видела, как он накидывал людям на шею петлю и затем выбивал из-под ног скамейку

Это старинный знак, даже древний, — ответил Куизль и снова затянулся от длинной трубки.
— И что он еще значит?
— У него множество значений. Он символизирует женское начало в противоположность мужскому. Это символ жизни, а также продолжения жизни после смерти.
Симон почувствовал, как стало трудно дышать. И вызвано это было вовсе не клубами дыма, окутавшими его.
— Но… ведь это же ересь, — прошептал он.
Палач поднял густые брови и посмотрел Симону в глаза.
— В этом-то и проблема, — сказал он. — Символом Венеры пользуются ведьмы.

Речь вовсе не шла о том, виновна Штехлин или нет, – благополучие города прежде всего. Коротенькое разбирательство, и снова наступит мир. Мир, которого все ждали с таким нетерпением.

слышал, что в седьмом колене все люди на земле родственники.

Вечно в бегах, наемники были ничем не лучше диких зверей. Но все же где-то в глубине души у них еще теплилась искорка доброты, которая хранила в памяти сказки, которые матери рассказывали им на ночь, или молитвы, которым обучил их деревенский священник. И все они чувствовали, что в том, кого они звали Брауншвайгером, она, эта искорка, давно угасла. Он был холоден, как его костяная рука, которую ему изготовили после ампутации.

— Вы были в Магдебурге? — тихо спросил Симон. — Вы никогда об этом не рассказывали.