Одри Ниффенеггер

Я люблю чисто домашние удовольствия: удобное кресло, степенные увеселения семейного уюта. Единственное, чего я прошу, — это не­винных радостей. Захватывающая книга перед сном, запах только что вымытых длинных рыжих волос Клэр, открытка от друга, уехавшего в отпуск, капля сливок в кофе, мягкая кожа под грудью Клэр, пакеты с покупками, симметрично выстроившиеся на кухонной стойке в ожидании, когда их распакуют. Я люблю, слегка касаясь корешков книг, без цели бродить вдоль стеллажей в библиотеке, после того как начальство уйдет домой. Именно этого мне не хватает, когда время властной рукой уносит меня прочь.
И Клэр, конечно, мне не хватает Клэр. Утренней Клэр, сонной, со следами от подушки на лице. Клэр, опустившей руки в бак, где готовится бумага, когда она поднимает его и трясет так и этак, чтобы получилась однородная масса. Читающей Клэр, когда ее волосы свисают со спинки стула, и Клэр, втирающей бальзам в посеченные волосы перед сном

Мне кажется, что библиотека — это огромная коробка, полная прекрасных книг, настоящий рождест­венский подарок.

Трудно быть тем, кто остается.

что лучше недолго быть невероятно счастливым, даже если потом это теряешь, чем жить долго и не испытать подобного?

Я люблю тебя, всегда. Время — ничто.

Пригласи себя в дом. Угости себя вином. Протяни себе хлеб. Верни себе сердце. Прими вновь себя — этого знакомого незнакомца, преданного тебе, любившего тебя всю твою жизнь, уставшего от твоего равнодушия.

Празднуй себя. Празднуй свою жизнь.

На секунду хочется, чтобы время унесло меня ­отсюда в какой-нибудь более легкий день. Но потом мне становится стыдно за трусливую мысль избежать грус­ти; мертвым нужно, чтобы мы их помнили, даже если это съедает нас, даже если мы всего лишь можем повторять: «Прости», пока это не потеряет какой-либо смысл.

Трудно быть тем, кто остается.

Мы приходим к выводу, что Генри должен готовить, а я буду ответственна за стирку, и никто не хочет пылесосить, поэтому нанимаем уборщицу.