Антон Сорокин

…Иногда мне кажется, что нет никакой осады крепости. Нет никакой войны, и, быть не может, чтобы люди убивали людей. Разрываются бомбы, палят пушки, трещат равно-мерно, отчетливо, ясно пулеметы, и кажется мне, что все это только сказочно, призрачно; мы разыгрываем драму для кинематографа, изображая давно прошедшие времена варварства, и равнодушно я смотрю на солдат, раненых и убитых, мне кажется, что вот придет конец этой пьесы, и снова встанут все, и оживут изображающие раненых и убитых… Но эта мысль промелькнет на несколько минут и исчезает, и снова я уже сознаю действительность, и, когда я хочу удержать эту мысль, она исчезает еще скорее. Я заинтересовался этой мыслью, я стал ловить ее, и вот сегодня, читая газету, я был поражен… Крупными буквами было напечатано: «От театра военных действий». Вот фраза, над которой нужно подумать: моя мысль нашла твердую почву и начинает крепнуть и развиваться. Подумайте: театр военных действий!.. Сравните войну и обычную жизнь людей… Война – не театральное ли зрелище, ужасное, необычайное, только в театре солидные люди могут делать такие поступки, которых никогда не сделают в жизни. Кто же режиссер, кто – декоратор, кто – бутафор этой ужасной драмы, под названием «Война»? Кто зрители? Долго готовились к постановке пьесы?
Слишком дорогая постановка…

Нельзя простить убийство людям, у которых желудки переполнены пищей.

Помните, солдаты, что наше государство не может жить без этой крепости – это выход в море, будущее богатство наше, честь и слава нашего [государства]…» Завтра будет объявлен солдатам мой приказ. Этот приказ диктует мне здравый смысл, но мне как человеку, который уже стал сходить с ума, немного ясно, что следовало бы написать другой приказ, и начинался бы этот приказ так: «Солдаты, нам необходима эта крепость, но у каждого у нас есть дети, жены, матери, отцы… Пожалеем себя, пожалеем врагов, пожалеем своих родных… Никого нельзя убивать,

И вот пришел ко мне человек и сказал: «Я иду в крепость, дайте мне самое взрывчатое вещество, и я взорву их форт…» Когда я советовал не делать этого, человек этот сказал: «Я должен умереть, потому что душу мою убили, и я не могу жить без души. Когда-то я хотел жить и плакал, когда меня призвали на войну, у меня была молодая жена и ребенок – такой хороший, веселый ребенок, который говорил уже: папа, мама, тетя, дядя; сделав удивленное лицо, он пугал: бу, бу, бу, бу, показывал, как ест, чмокая своим маленьким ротиком, он умел уже посылать воздушные поцелуи; и, когда я расставался, я плакал… Но теперь я все забыл и рассказываю, как будто я это не пережил, как будто это я только читал в какой-то прекрасно написанной книге… И когда я пил чай… когда обедал, когда ложился спать и обнимал свою жену, – все забыл… как будто этого никогда не было, потому что умерла у меня душа, осталось одно тело, и страшно жить без воспоминаний, страшно утратить границу мечты и действительности, страшно не знать, была ли когда-нибудь жизнь спокойная или только это приснилось, – только мечты и кошмар. Учение, служба, свадьба, любовь, рождение ребенка и все воспоминания юности – все исчезло, все убито… Умерла душа… И тело мое исполняет все, что прикажут; я загипнотизирован, не сознаю своих поступков; убивать, жечь, грабить для меня удовольствие, потому что душу мою убили…»

закон золота таков: никого никогда не жалей, причиняй как можно больше страданий людям – это самое высшее наслаждение, которое может дать золото, наслаждение быть безнаказанно преступником.

Не так виновата война, как виновато золото

чего же вам, – спросил я его, – ваши миллионы, когда у вас нет ни жены, ни детей?» И он сказал: «Я несчастлив, мою душу терзают угрызения совести. Я часто не сплю по ночам и не могу найти места: что-то там, внутри головы, болит, как ноющий зуб: это болят мои мысли, и нет лекарства их успокоить. Я нахожу покой только тогда, когда вижу большие преступления у людей, чем те, что делаю я. Вот я вам даю триста миллионов, и вы будете воевать, вы будете убивать сотни тысяч людей, и я немного буду спокоен. Я найду в этом хотя небольшое утешение, и, когда ночью призраки придут ко мне и скажут: мы, утонувшие по твоей воле, требуем отомщения, – гордо, смело я им скажу: я вел войну с миром, со всем миром

страшно подумать до отчаяния, до последней крайности безумия, – что один человек сидит в маленькой комнатке и по его воле золото обращается в грохот пушек и кровь человеческую.

Есть мечтатели, которые не хотят войны, которые говорят: не нужно никакого войска. Ах, какие это тупоголовые идеалисты: они кричат – долой войну, но никто не кричит: долой деньги!

но его мысли стали моими, я отдал бы обратно полученные мысли; я с радостью избавился бы от этих мыслей, но мои жадные мозги как губка впитали эти мысли и не хотят отдавать: что получили.