Идрис Базоркин

Чем дальше уходил Калой в горы, тем теснее окружала его прежняя жизнь, словно он и не расставался с нею. Он свернул с тропы, и за холмом открылась серые камни Турса и Доули. Калой слез с коня и пошел к памятникам родителей. У подножия их журчал его родничок. Груша и яблоня, посаженные им, раскинули ветви, усыпанные поздними плодами.
— Здравствуй, Турс. Здравствуй, мать моя Доули, — прошептал Калой. Упав на колени, он выпил глоток воды, напоил коней и встал на намаз.

Калой волновался. Много раз возвращался он домой. И в этом не было ничего необыкновенного. А сегодня…
Он представил себе, как войдет во двор, как встретится с братом, с женой, с сыном… Какой он теперь? Узнает ли сын его?
Мысля Калоя перебил мальчишка в папахе, в коротком бешмете. Он словно вынырнул из сумрака надвигавшейся ночи.
— Дядя, тебе по дороге не попадалась овца?
— Нет, — ответил Калой, — на тропе не ищи. Наверно, в каком-нибудь из этих оврагов осталась.

Калой хотел было уже назваться, но решил еще немного поговорить с сыном, не выдавая себя.
— А где твой отец? — спросил он.
— На германской войне, — ответил Мажит.
— А почему дядя не на войне?
— Он был ранен. Отец тоже был ранен. Но отец очень сильный. Лошадь поднимает! Ему пуля, как укус осы: почесался — и прошло.
— А кто тебя врать научил? — Калой едва сдерживал смех.
— Я говорю правду. Это тебе и воти подтвердит.
— Значит, и воти твой врет, — сказал Калой. Мальчик насупился.

— Конечно, — согласился Калой. — Ну, как еще в пропасть сорвется или перепугается… Тут совы кричат… Волки воют…
— Шутишь! — усмехнулся Мажит. — Калой сов испугается?! — И он весело рассмеялся. — Да он с немецкого полковника штаны снял и голым его к царю привел! Калой испугается! — И Мажит снова залился хохотом.

— Эх ты! — не выдержал Калой. — Отца родного не узнал! А еще Эги Мажит!
Мальчик опешил. Растерялся. Калой схватил его за плечо, дернул за ухо. Мажит молчал.

— Ах ты, кутенок этакий! Неужели я бумагу тебе должен показывать? Вот сейчас узнаешь, Калой я или не Калой! Держись! — крикнул он и, схватив за гриву рядом шедшего кабардинца, потянул его на себя. Конь вскинулся на дыбы. Калой бросил его, поднял Мажита за пояс над головой, потряс в одной руке и сгреб в охапку.
— Ну! Калой я или не Калой?..
Мажит молчал. А потом уткнулся в его грудь и заплакал.

— Иди! — сказал Калой. — Садись на лошадь и скачи! Пусть Орци отдает ягненка! И запомни. Давно еще, когда я был таким, как ты, Гарак мне сказал: у нас мужчины не плачут!..

Но сегодня был именно тот день, когда древние горы ингушей — свидетели многих трагедий народа и его вечной мечты о светлой жизни — вместе с этим народом навсегда выходили из тьмы веков.
16 августа 1965–10 февраля 1967 г.
Горы Джараха.