Сергей Дяченко

Следующим делом была тяжба. Спорили два мелких барончика, которые никак не могли провести границу между своими владениями — каждый норовил урвать кусок у соседа.

Спорщики притащили на заседание старинную карту, вышитую гладью на огромном полотнище шелка. Карта изрядно вылиняла, а на сгибах и протерлась, но все еще можно было разглядеть кокетливую рамку, розового голубка в ее правом верхнем углу, а также два поместья, холм, речушку и лесок. Границы между землями двух хозяев на карте не значилось — вместо нее клочьями свисали вырванные нитки.

— Смею обратить внимание вашего высочества на следующий факт… — в руках судящихся замелькали пожелтевшие свитки бумаги. — Племянник моего деда заверил свое право…

— Однако более ранний документ, ваше высочество… Помолчите, вы, индюк…

— Я индюк?!

Бароны надрывали глотки, тыча пальцами в искусную вышивку, всячески понося друг друга и время от времени взывая к справедливости короля.

Остин, кажется, смутился. Каждый из баронов был по-своему прав. Уловив его колебание, спорщики удвоили усилия. Из карты полетели нитки. Толпа заулюлюкала.

Старый король болезненно поморщился и едва заметно кивнул головой. Остин наклонился к его лицу, и губы Контестара шевельнулись. Он что-то медленно и внятно говорил сыну, и на время, пока принц Остин не отодвинул свое ухо от его губ, на площади установилась относительная тишина — даже бароны примолкли.

Остин выпрямился. Окинул спорщиков длинным серьезным взглядом. Громко велел принести чернила.

Чернила нашлись тут же — их выхватили из-под носа удивленного писца. Остин кивнул — слуга поставил баночку на край помоста, прямо перед баронами.

— Опустите палец в чернила, — велел Остин первому спорщику.

Тот удивился, посмотрел на свою руку, на чернильницу — и осторожно просунул в узкое горлышко холеный розовый мизинец.

— Так, — сказал Остин. — Теперь нарисуйте на карте границу владений вашего соседа.

Мстительная улыбка растянула бароновы губы. Хищно шевеля ноздрями, он двинулся к карте — четверо слуг держали ее развернутой, как флаг. Барон взмахнул выпачканным в чернилах мизинцем — и на карте появилась граница, сужающая владения соперника на треть.

— Очень хорошо, — терпеливо сказал Остин. И кивнул второму, приунывшему барону: — Теперь вы.

Тот, обрадованный, подскочил к чернильнице и едва не опрокинул ее, сунув в чернила указательный палец. Бегом поспешив к карте, второй барон отомстил первому, нарисовав такую границу, которая не оставляла сопернику почти ничего.

— Очень хорошо, — снова сказал Остин. — Слушайте решение суда. Мнения обеих сторон принято во внимание, тяжба разрешена, — Остин обвел взглядом площадь, спорщики тяжело дышали. — Границы будут проходить там, где вы их сейчас поместили, и каждый из вас будет владеть такой территорией, какую определил ему соперник. Пространство же, оставшееся между границами, отходит государству. Решение принято, и берегитесь ослушаться!

Толпа взвыла в восторге, а посрамленные бароны удивленно воззрились друг на друга, причем один из них механически почесывал нос выпачканным в чернилах пальцем…

Шляпа снится к мигрени, а перчатка — к известию… Я желаю вам, ваше высочество, увидеть во сне белого единорога!
Всю ночь Юте снились клопы

быть готов к смерти.
Но всякий воин, даже самый отчаянный храбрец, всегда лелеет надежду остаться в живых

Скалится призрак моих неудач.

Сам себе лекарь.

И сам – палач.

Через сотни ночей к последнему утру тянусь.

Не зови меня. Я и без зова

Явлюсь.

— Гарольд, — сказала я твёрдо. — У меня два младших брата. Я пыталась их учить читать. Это ужасно. Проще убить.

Он отвёл глаза.

— А потом они пошли в школу, и ничего — читают, пишут… Значит, их всё-таки можно было научить?

Батюшки! Это какое же ангельское терпение у школьных учителей, если они день за днём повторяют одно и то же, одно и то же, а когда кричат — то не беспрерывно ведь. Хоть паузы делают.

Как легко красивые и благородные вещи превращаются в комедию, в насмешку, в фарс…

Не стоит верить чужим ядовитым словам. Даже когда они кажутся справедливыми.