Илья Зинин

избегание родными решения проблем и преодоления препятствий может негативно сказаться на решительности

если мама в спорах с отцом не терялась и отстаивала свое мнение

Культурная ситуация, сложившаяся в начале 90-х, была болезненно парадоксальной. Границы теперь были открыты – но пересекать их по-прежнему могли только избранные, только уже не по политическим, а по экономическим причинам. Музыкантов теперь никто не ущемлял и не контролировал – но и опекать их централизованно больше никто не собирался: выплывайте, мол, сами. Новые пластинки теперь не нужно было доставать на черном рынке, но на рынке “белом”, свободном, никто не спешил пускать в оборот товар, выгода от которого в обновленных условиях жизни представлялась сомнительной. Молодые люди, бравшиеся за инструменты, готовы были сочинять и транслировать сверхновый звук – однако делать им это было негде и по большому счету не для кого.

Один из концертов я никогда в жизни не забуду. У Рэтда часто бывало так, что в конце выступления он брал одну ноту, включал примочки и так и звучал. И вот на одном из таких последних звуков он куда-то подпрыгнул, за что-то зацепился ногами и повис. Потом снова спрыгнул на сцену. Потом взял жгут, перемотал себе руку, взял шприц, набрал из вены кровь и на небольшом белом листе бумаги нарисовал кровью значок “Химеры”. А после этого опять стал играть. Меня это по-настоящему шокировало.

У меня дома было пять гитар. И вот как-то смотрел я на одну из них и думал: зачем она мне нужна, я же ей не пользуюсь, и звучит она как бревно. Вышел из подъезда, развел костер и сунул в него гитару с сильным желанием ее сжечь. И вдруг вижу – гитара превращается во что-то инфернальное, настоящее. Лак полопался, она вся обуглилась, струны при этом не лопнули, а превратились в калёную сталь… Я вытащил гитару, очистил от сажи и принес это нечто обратно домой. При подключении выяснилось, что оно еще и играет. Я прикрепил к гитаре какие-то приборы, из старого принтера вытащил охлаждающий пропеллер с тремя лопастями и вставил его между струнами. Затем все это дело пропустил через набор эффектов. Пропеллер дул, струны от этого хором звучали. Я ставил “гитару” в угол комнаты, подключал через усилитель, и она играла у меня месяцами, звучала совершенно невероятно, неким потусторонним пением. Все вокруг сходили с ума, просили выключить, а для меня это была песнь ангелов. И в этом для меня была музыка: я понимал, что никакой группы не надо, я могу просто поставить “гитару” на сцену, и она будет играть сама по себе. Правда, кончилось все тем, что я ее попросту потерял.

Искусство ведь магия изначально. Первыми музыкантами были шаманы. Вообще, поначалу любое искусство носило культовый характер. И наскальная живопись, ее люди рисовали перед охотой. Это было ритуалом, какой-то магией.

В России свободы нет, но на самом деле внутренняя бытовая свобода всегда была больше, чем в Европе. То есть свободы у нас у нас меньше, а независимости больше.

Распад СССР мы переживали как трагедию. Ну, мы-то были коммунистами. По убеждениям. Жалко было не рухнувший строй, а страну. Я в ней вырос, я в ней жил. Я родом из детства, я его очень люблю и не собираюсь предавать.

Как-то мы сидели с Усовым, его подружкой Аней Берштейн, которая потом в Америку уехала, и с Костей Мишиным, и когда она сказала что-то в духе “мне фильмы Бертолуччи нравятся, а Годара – нет”, она тут же от Усова прямо через стол получила в табло.

Позже он окончательно ударился в тибетский буддизм и стал исполнять ритуальную тибетскую музыку, используя, как полагается, инструменты, сделанные из человеческих костей.