Фруде Грюттен

Сейчас, когда им восемнадцать или девятнадцать, надо трахаться и работать. Надо жить телом. Уставать и потеть.

Было в этой жаре что-то тревожащее. Как будто хорошая погода уже собралась уходить, но что-то ее не отпускало.

Душ. Долгий день стекал с меня и исчезал в дырке на полу душевой.

Иногда я просыпался с чувством, что за ночь она вышла из меня. Я начинал день свободным человеком. Но тут появлялась она и заполняла меня, находя во мне брешь, которую я никак не мог заткнуть.

Мимо проплывали кусочки снов.

Порадовался, что я заглянул. Как раз сам хотел позвонить. Ему нужен был совет человека, который хорошо знает Одду и прессу изнутри. Все происшедшее — разумеется, трагедия. И он принимает ее близко к сердцу. Этого не должно было произойти. Такого в Одде раньше не случалось.

— Сколько тебе лет? — продолжал он.

— Тридцать восемь, — ответил я. — Можешь распилить меня и посчитать годичные кольца.

Он сказал, что убийство хорошо сказывается на бизнесе. Вчера вечером здесь было просто не протолкнуться.

— Может, коммуне этим заняться? — спросил Тур.

— Чем «этим»?

— Убийствами. По убийству в неделю — и денег будет больше, чем от всех реформ вместе взятых.

— А кто будет убийцей?

— Председатель, разумеется.

Я сказал:

— Тогда мы с большой радостью сообщаем вам, что сербы — не мусульмане. Они христиане.

Молчание.

— Что-то не так? — спросил я. — Весь день насмарку?