Бенжамен Констан

Война предшествует коммерции, ибо война и коммерция представляют собой ни что иное, как два различных способа достижения одной цели: обладать тем, чего желаешь. Коммерция есть только дань силе обладателя со стороны того, кто стремится к обладанию. Это попытка по взаимному согласию получить то, что не надеются больше получить насилием. У самого сильного всегда и среди всех человека никогда не возникнет идея торговли.

Если бы не было рабов, 20 тысяч свободных афинян не смогли бы ежедневно свободно дискутировать на городской площади.

Наша свобода должна заключаться в мирном пользовании личной независимостью. То участие, которое в античности каждый принимал в осуществлении национального суверенитета, не было, как сегодня, пустой абстракцией. Воля каждого имела реальное влияние, реализация этой воли доставляла живое и постоянное удовлетворение. Вследствие этого античный человек был способен на большие жертвы ради сохранения своих политических прав, своей доли участия в управлении государством. Каждый с гордостью ощущал цену своего голоса, находил значительное удовлетворение в осознании своей личной значимости.
Для нас такого удовлетворения уже не существует. Человек, растворенный в толпе, почти никогда не замечает оказываемого им влияния. Его воля всегда тонет бесследно в общем потоке, ничто не дает ему знак его сотрудничества в общем деле. Таким образом, осуществление нами политических прав не приносит нам и части того удовлетворения, которое находили в этом древние.

Ж. — Ж. Руссо. И я покажу тогда, что перенося в наши времена понятия общественной власти и коллективного суверенитета, принадлежащие другим эпохам, этот великий гений, вдохновленный наичистейшей любовью к свободе, создал тем не менее пагубные предпосылки для нескольких видов тирании.

Некогда там, где была свобода, люди могли вынести лишения, теперь же везде, где есть лишения, необходимо рабство, чтобы люди покорились.

Римская цензура, как и остракизм, предполагала власть. В республике, все граждане которой впадали из-за бедности в крайнюю простоту нравов, жили в одном городе, не занимались никакой профессией, которая отвлекала бы их внимание от государственных дел, и являлись, таким образом, постоянными зрителями и судьями общественных властей, цензура, с одной стороны, могла иметь больше влияния, а с другой – произвол цензоров сдерживался своего рода моральным надзором со стороны граждан. Но как только расширение границ республики, усложнение общественных связей и совершенствование культуры лишили цензуру того, что выступало для нее одновременно основой и ограничителем, этот институт выродился даже в самом Риме. Значит, не цензура породила благонравие, а простота нравов поддерживала могуществе) и действенность цензуры.

Из данного различия вытекает следующее. Война предшествует коммерции, ибо война и коммерция представляют собой ни что иное, как два различных способа достижения одной цели: обладать тем, чего желаешь.

Во-первых, обширность страны уменьшает политическую значимость каждого индивида.

Если бы не было рабов, 20 тысяч свободных афинян не смогли бы ежедневно свободно дискутировать на городской площади.

Поскольку современная свобода отлична от античной, ей угрожают опасности другого рода.
Угроза античной свободе заключалась в том, что люди, занятые исключительно обеспечением раздела общественной власти, оставляли без должного внимания индивидуальные права и блага.
Угроза современной свободе состоит в том, что, будучи поглощены пользованием личной независимостью и преследуя свои частные интересы, мы можем слишком легко отказаться от нашего права на участие в осуществлении политической власти.