Редьярд Киплинг

Белого народа? Не-ет! Не-ет! – Ким яростно потряс головой. Дисциплина и рутина были совершенно несвойственны его натуре. – Я не хочу быть солдатом.
– Будешь тем, кем тебе прикажут быть, – сказал Беннет, – и должен быть благодарен за то, что мы хотим помочь тебе.
Ким сострадательно улыбнулся. Если люди настолько заблуждаются, что считают его способным исполнить то, что не нравится ему, тем лучше

Будет, что повелят боги. Я никогда не надоедал им. Не думаю, чтобы и они беспокоили меня. Знаешь, в течение моей долгой жизни я заметил, что люди, постоянно обращающиеся к Тем, Кто наверху, с жалобами, просьбами и слезами, скорее призываются в иной мир; как и наш полковник посылал скорее за распустившимися людьми, которые болтают слишком много. Нет, я никогда не утомлял богов. Они вспомнят это и дадут мне спокойное местечко, где я могу вложить мою саблю в ножны и ожидать времени, когда я смогу приветствовать моих сыновей. У меня их целых три – все майоры в полках.
– И они также подчинены общему круговороту: переходят из одной жизни в другую, от отчаяния к отчаянию, – тихо проговорил лама, – горячие, беспокойные, жадные до удовольствий.

О, Фортуна не знатная дама,
Хоть царицей проклятой слывет,
Как беспутная женщина, прямо
Без разбору любовь раздает.
Угождай ей – полюбит другого!
Побежит – не догнать никогда;
А оставишь ее без вниманья -
За тобою помчится тогда.
О, Фортуна! Щедроты без меры
Рассыпай или спрячь от меня.
О тебе не забочусь нимало -
Благосклонность найду у тебя.

Хотя он был смугл, как любой туземец; хотя он предпочитал говорить на местном наречии, произнося слова как-то монотонно и певуче; хотя дружил с мальчиками на базаре – Ким был белый, беднейший из бедных белых.

О, вы, идущие тернистым
Путем ко славе в день суда,
Сочувствуйте моленьям чистым
Язычника, чей Бог – Будда.

А ты хорошо знаешь дорогу? – спросил хранитель музея.
– О, для этого нужно только спросить и заплатить деньги, и знающие люди отправляют всех в нужное место.

Слон-дитя пододвинул свою голову к зубастой пасти крокодила, и крокодил схватил слоненка за его короткий нос, который до той самой недели, до того дня, часа и до той минуты был не больше сапога, хотя и гораздо полезнее всякой обуви.
— Кажется, — сказал крокодил (он сказал это сквозь зубы), — кажется, сегодня я начну обед со слоненка.
Услышав это, моя любимая, слоник почувствовал досаду и сказал в нос:
— Пусти! Мне больно!
В эту минуту двухцветный питон скал опустился с берега и сказал:
— Мой юный друг, если ты сейчас же не потянешь свой нос изо всех сил, я полагаю, твой новый знакомый, покрытый патентованной кожей (он подразумевал «крокодил»), утащит тебя в глубину этого прозрачного потока раньше, чем ты успеешь проговорить: «Джек Робинзон».
Именно таким образом всегда говорят двухцветные питоны скал.
Слон-дитя послушался питона скал; он присел на задние ножки и стал дергать свой нос из пасти крокодила; он все дергал да дергал его, и нос слоненка начал вытягиваться. Крокодил же возился и бил по воде своим большим хвостом, так что она пенилась; в то же время он тащил слоника за нос.
Нос слоненка продолжал вытягиваться; слоник расставил все свои четыре ножки и не переставал дергать свой нос из пасти крокодила, и его нос становился все длиннее и длиннее. Крокодил же водил

Слон-дитя после того, как крокодил вытянул ему нос в хобот Здесь нарисован

всяком деле нужна последовательность, нужен ритуал.

Тотчас же послышался злобный, полный горечи вой молодых волков: