Скиппи умирает

Но потом, вдруг задумавшись, он сознает, что отчетливо помнит этот последний раз, и он не столько оказывается во власти этого воспоминания, сколько соскальзывает в те давние времена, как бы заново ощущает и осязает, каково это — быть четырнадцатилетним: это и вкус яблочной жвачки, и страдания по поводу прыщика, вскочившего на подбородке, и нескончаемая суматоха непрерывной борьбы, барахтанья на поверхности бурлящего моря эмоций, и тысячи часов, проведенных на гравийной площадке, с решительным намерением овладеть совершенно бесполезными навыками — фрисби, йо-йо, хэки-сэк, бумеранг, — и непоколебимой уверенностью в том, что это и есть путь к спасению. Одна его половина рвалась стать видимой, а вторая хотела просто исчезнуть. Господи, да как же он все это вынес?

Рано или поздно жизнь всех нас выставляет дураками. Но если сохранять чувство юмора, то тогда, по крайней мере, сумеешь с некоторой долей изящества снести унижение.

Знаю! Я о том, что он сказал о суррогатной пище, и о том мире, который мы передаем по эстафете этим ребятам…
— Да с этим я и не собираюсь спорить! Конечно, это хреновый, ужасный мир, тут вопросов нет, и уже с самого начала эти детишки попадают под прицел: им твердят — купи это, купи то, давай худей, одевайся как шлюха, наращивай мышцы, — и все это твердят им взрослые дяди и тети, Говард