Чагин

любой дневник, даже самый честный, прямого отношения к реальности не имеет. Это — не жизнь как она была, а только взгляд на нее. Как, собственно, любое историческое описание.

И еще. Это ведь только кажется, что дневник пишут для себя. Его пишут — для других. Всякий, кто ведет дневник, надеется, что его прочтут. В каком-то смысле это такое же художественное произведение, как «Записки сумасшедшего».

Когда один приезжаешь туда, где был с дорогим человеком, одиночество удесятеряется. Как будто он снова уходит.

У китча есть одно преимущество: он передает силу чувства, а хороший стиль с этим не справляется. Можно излить страсть в романсе, но это будет не страсть — чювство. А можно просто рычать. Это не так, может быть, эстетично, но отражает накал.

Красота — это само по себе высказывание, она глубже и выразительнее слов. Ее потому словами и не опишешь.

Счастье — это когда тебя понимают.

Счастье мое, где оно? Явственно уже чувствую, что не в будущем. А если в прошлом, то почему я его не заметил? Потому, наверное, что во времени, которое всё еще длится, не говоришь себе: вот оно, счастье. А говоришь, напротив, спустя годы: такой-то и такой моменты моей биографии и были, оказывается, счастьем.

— Что есть счастье, и каковы его источники?

Собравшись с мыслями, Чагин отвечал:

— Счастье определяю как блаженное состояние души. Как некое парение, отрывающее ноги от земной поверхности, где грязь, и слякоть, и всяческий мусор. Касаемо источников счастья смею предположить, что они разнообразны. В детском возрасте это может быть игра в лото зимним вечером. Щемящая геометрия уюта: круг абажура, отраженный в круге стола. Горячее какао в чашках, игральные присказки. Потрескивание печи. В пору юности — нечаянное прикосновение…

— А деньги или, там, карьера? — перебил Исидора Барлоу. — Эти цели вам действительно кажутся неважными? Не хочу показаться черствым, но борьба за счастье обычно не подразумевает описанных вами явлений.

— Счастье не есть результат борьбы.

Сотни тысяч книг, собранных в одном месте, имеют свою энергию. Подобно тому, как океаны определяют погоду, значительные книжные собрания способны формировать личность. Говорят ведь, что даже движение вдоль книжных полок само по себе благотворно.

Я подумал сейчас, что любой дневник, даже самый честный, прямого отношения к реальности не имеет. Это — не жизнь как она была, а только взгляд на нее. Как, собственно, любое историческое описание

У меня возникло странное ощущение, — сказал мне однажды Чагин, — что события жизни человека не являются чем-то от него неотделимым. Я не могу этого толком выразить, но есть ведь случайные поступки? События, которые душе, ну, что ли, не соответствуют? И тогда душа просит иных событий. И начинает вспоминать то, чего с ней никогда не было