Как Гитлер украл розового кролика

Френели задумчиво посмотрела на Анну, а потом сказала:
— Ты знаешь, ты теперь какая-то другая.
— Совсем нет! — возмутилась Анна.
— Да, — настаивала Френели. — Я не знаю, что именно, но в тебе что-то изменилось.
— Ерунда, — возразила Анна. — Конечно же, нет!
Но в глубине души она знала, что Френели права, и неожиданно почувствовала себя умудренной опытом и печалью. В свои одиннадцать лет.

— Вы живете в свободной стране, — сказал папа. — Остальное неважно.

Можно, я посмотрю? — спросил Макс и открыл коробку чуть раньше, чем Франсин разрешила.
Он долго изучал содержимое, легонько касаясь кубика, шахматных фигур, разных карточек для игр…
— У нас была такая же коробка, — сказал он наконец. — Только в нашей было еще домино.
Франсин была несколько обескуражена таким умалением ценности ее игрового набора.
— И что стало с вашей коробкой? — спросила она.
— Она осталась там, откуда мы уехали, — ответил Макс и мрачно добавил: — Наверное, в наши игры теперь Гитлер играет.

— Чудно, правда?
— Что чудно?
— Мы думали, что вернемся в Берлин через шесть месяцев после отъезда. Прошло уже больше года. — Да.
И неожиданно для себя Анна так ясно вспомнила их старый дом, как будто увидела его воочию. Вспомнила, как это — взбегать по лестнице, и небольшую заплатку на ковре в том месте, где Анна однажды пролила чернила; и старое грушевое дерево в саду, прямо под окном… Занавески в детской были голубыми. И еще там стоял маленький белый столик, на котором можно было писать и рисовать. А горничная Берта протирала его чуть ли не каждый день. И игрушки… Много игрушек…

случаю предстоящего визита она постаралась нарядиться и в хорошем пальто и голубой шляпке с вуалью выглядела молодо и обворожительно. Мама с Анной шли к дому бабушки Сары на авеню Фош, а люди оборачивались и провожали маму взглядом.

Внезапно ее усталость, раздражение и озноб слились воедино. Внутри у Анны образовалась ужасная пустота. Прошлое и будущее спутались. Казалось, что дождь — единственное, что действительно существует, и в какой-то момент Анна вообще перестала понимать, где находится.

Когда поезд отходил от станции, Анна и папа высунулись из окна и смотрели на медленно уплывающий вдаль Париж.

— Мы вернемся, — заверил папа.

— Знаю, — ответила Анна.

Она вспомнила, как они приезжали из Франции в «Гастхоф Цвирн» на каникулы, и добавила:

— Но это будет уже совсем по-другому. Мы будем здесь чужими. Как ты думаешь, мы станем где-нибудь своими?

— Не думаю, — ответил папа. — По крайней мере мы уже не сможем чувствовать себя как люди, которые родились и всю жизнь прожили на одном месте. Но мы будем связаны чем-то со множеством разных мест, в которых нам пришлось жить. И в этом тоже что-то есть. Что-то хорошее.

— Не надо было возиться с этим.

Кухня была полна дыма.

— Ну как это — не надо было? — отвечала мама. — А что будут есть дети?

— Сыр и по стакану красного вина, — ответил папа.

— Если мы хотим доказать, что не ленивы, мы должны быть более трудолюбивыми, чем другие. Если про нас говорят, что мы жадные, мы должны быть щедрее всех. Если мы не хотим, чтобы нас считали грубыми, мы должны быть вежливее остальных.

— Я всегда знал, что надо было взять с собой игровой набор, — сказал Макс. — А теперь в него, наверное, Гитлер играет. Вот прямо сейчас и играет…

— И тискает моего розового кролика, — добавила Анна и засмеялась, но по щекам у нее катились слезы.