ДНК — не приговор

Предположим, что вы узнали: у вашего партнера в третьем экзоне гена DRD4 есть участок из 48 пар нуклеотидов, повторяющийся семь раз. СМИ этот конкретный полиморфизм окрестили «геном неверности»[98]. Люди, несущие в себе его, якобы более склонны изменять своим партнерам, чем те, у кого участок из 48 пар нуклеотидов повторяется менее семи раз[99]. Потому, обнаружив у партнера именно эту компрометирующую цепочку нуклеотидов, вы начнете волноваться. Решите, что он не сможет быть верен вам, ведь склонность к изменам вмонтирована прямо в его гены. Ваш избранник перестанет казаться человеком, в полной мере управляющим своим поведением. И вы начнете думать, что измена предопределена.

Убеждение в том, что в основе всех вещей лежат какие-либо сущности (эссенции), называется эссенциализмом. И это одно из самых стойких и документально подтвержденных когнитивных искажений[73]. Эссенциализм имеет несколько характеристик, и они в конечном счете определяют то, что мы думаем о генах. Во-первых, люди склонны думать о сущности как о чем-то глубоком и внутреннем; она обычно не видна на поверхности, но пребывает невидимой в сердцевине объекта. С этой точки зрения у леопарда есть пятна из-за его «леопардовой» сущности. Но даже если удалить пятна, закрасив или с помощью хирургических операций, в наших представлениях его сущность останется незатронутой. Животное все равно останется леопардом, просто не пятнистым. Мы думаем о сущности как о причине такой окраски, но ее нет в самих пятнах. В нашем представлении такие первопричины скрыты глубоко внутри вещей. Поэтому люди зачастую считают, что изменения внутри организма оказывают большее воздействие, чем перемены снаружи.

Бесплодное мудрствование дает нам быстрые, удовлетворительные и часто в корне неверные ответы.

Оказавшие большое влияние идеи Гиппократа и Галена отражают поиск ключа к пониманию здоровья и личности – основополагающей сущности или внутренней силы, которая определяет нашу природу. Схожие попытки выявить основы характера были обычным явлением в XIX в. Тогда возникло множество дисциплин, суливших возможности угадывать скрытые склонности по разнообразным физическим данным. Френологи исследовали шишки и вмятины на голове в убеждении, что каждая неровность соответствует одному из 30 «мозговых органов»: агрессивности, доброте, жизнерадостности и т. д. Якобы эти «части тела» отвечали за то, какой будет личность. Представители краниометрии использовали сложные устройства для измерения формы и объема черепа, чтобы выявить глубинные свойства личности и интеллектуальные способности. В то же время физиогномисты определяли характер по чертам лица. Например, итальянский криминалист XIX в. Чезаре Ломброзо описывал, как он мог идентифицировать преступника, лишь взглянув на лицо человека: «Воры отличаются своими выразительными лицами… маленькими блуждающими глазками, которые часто расположены под углом, густыми и нависшими бровями, искривленными или приплюснутыми носами, редкими бородами и волосами и скошенными лбами. Как и у насильников, у них часто оттопырены уши»[69]. В начале XX в. некоторые психологи определяли темпераменты людей на основе их типов телосложения. Хрупкие эктоморфы считались умными, робкими и некомпанейскими, склонные к полноте эндоморфы – неряшливыми, общительными и ленивыми, а мускулистые мезоморфы – амбициозными и трудолюбивыми. Точно так же народная психология в Японии приписывает группе крови возможность определять как ваш характер, так и то, с какими людьми вы поладите. Каким-то образом белки, прикрепленные к поверхности эритроцитов, делают человека тем, кем он является. Моя группа крови O. Значит, я должен быть оптимистичным, сильным, волевым, общительным, эгоцентричным, безрассудным, склонным к трудоголизму. И легко находить общий язык с людьми с типами крови AB или O. Когда я сообщаю японцам, что моя группа крови O, они кивают в ответ и говорят: «Мы так и думали».

Другое дело, когда у кого-либо недостает мотивации, например при прочтении нового законопроекта, не затрагивающего его лично, или когда этот человек чувствует, что не сможет полностью разобраться в сложном вопросе. В таких случаях люди начинают вести себя крайне любопытно: обращают внимание на вещи, которые не имеют никакого отношения к качеству информации. Они легко согласятся с утверждением, если оно исходит от кого-то привлекательного или обладателя громкого звания. Поверят любой информации, представленной в самом начале диалога, или просто эффектной реплике, засевшей в голове. Если проблема слишком сложная, то мы стараемся беречь свои познавательные ресурсы и выдаем такое суждение, которое кажется «достаточно хорошим»[64]. И становимся теми, кого психологи называют когнитивными скрягами. Мышление требует усилий, особенно когда речь идет о сложных проблемах. Поэтому мы идем кратчайшим путем – пользуемся так называемой эвристикой. И эти экономные способы принятия решений, как нам кажется, вполне работают.

Как уже говорилось, рост принадлежит к одному из наиболее наследуемых признаков и передается потомкам с вероятностью примерно 80–90 %[48]. Значит, если разница между 5 % самых высоких и самых низких жителей какой-либо территории составляет около 28 см, то примерно 25 см из них объясняются генетически, а оставшиеся 3 см обусловлены влиянием окружающей среды

Для подавляющего большинства человеческих состояний в рамках полногеномного исследования ассоциаций накоплено достаточно данных, чтобы выявить определенную закономерность. На ее основе ученые сформулировали так называемый четвертый закон поведенческой генетики: «Типичные поведенческие признаки человека ассоциированы с очень многими генетическими вариантами, на каждый из которых приходится крайне малый процент поведенческой изменчивости»[46]. Журналист Дэвид Доббс предложил более емкий термин – «множество различных генов с ничтожным влиянием» (англ. MAGOTS – many assorted genes of tiny significance)[47].

При рассмотрении слабых генетических влияний нужно прибегнуть к тому, что я называю теорией сети. Здесь ключевую роль играет сложная система взаимодействий между генетическими, эпигенетическими и экологическими факторами, которые в конечном счете формируют наш фенотип. Каждое из многих воздействий в сети подталкивает нас к развитию в определенном направлении, но ни одно из них не приводит к чему-либо напрямую, как в случае с теорией переключателей. Таким образом, некоторые аспекты вашего генома могут слегка тянуть вас в одну сторону, но тот факт, что в младенчестве вы кормились материнским молоком, отбрасывает в другую. Отношения с лучшим другом заставляют двигаться в еще одном направлении, как и только появившаяся страсть к французским сырам. И в итоге вы представляете собой результат всех воздействий в своей жизни. Если придерживаться концепции сети, то фенотип не предопределен. Можно изменить свое место в этой структуре, перемещаться по ней в различных направлениях по мере взросления. Сеть бывает наклонена в одну сторону, благодаря чему двигаться в одном направлении легче, чем в других. Но в конечном счете нет какой-то одной силы, определяющей ваше местоположение. Система может оказывать сопротивление, но по-прежнему предоставляет свободу действий.

Несчастье Гарри Истлака связано с редким заболеванием – фибродисплазией оссифицирующей прогрессирующей (ФОП). Оно обманывало тело, заставляя кости вырастать там, где должны были восстанавливаться поврежденные ткани, например от порезов или синяков. Гарри не повезло родиться с единственным адениновым (А) нуклеотидом вместо гуанинового (G). Причем в совершенно определенном месте – в кодоне 206-рецептора активина А типа 1 (ACVR1), который расположен в хромосоме 2[41]. Таким образом, его ужасную болезнь спровоцировала всего лишь одна «опечатка» в геноме из 6 млрд «букв». Если его геном записать на бумаге, он был бы длиной примерно 800 библий, и единственный символ в неправильном месте – звучит как самая тривиальная ошибка – превратил Истлака в живую статую, неспособную двигаться, говорить и, в конечном счете, дышать.

У каждой мутации своя цена. Если она слишком высока, мутации становятся менее распространенными в будущих поколениях, поскольку люди с такими генетическими ошибками реже выживают и дают потомство.

Копирование информации из ДНК в РНК, а затем в белки является чрезвычайно точным. Есть различные механизмы, гарантирующие его выполнение практически без ошибок, – представьте себе лучшего в мире секретаря за работой. Но, учитывая количество копий, случайные погрешности все же появляются. Если эти ошибки достаточно редки и охватывают лишь небольшой процент популяции (менее 1 %), их считают мутациями. Когда погрешности становятся более распространенными в сообществе (более 1 %), они называются полиморфизмами. Одна общая ошибка сродни опечатке, как, например, если случайно набрать C вместо G. Эти погрешности включают только один нуклеотид. Когда они относительно распространены в популяции, их называют однонуклеотидными полиморфизмами (ОНП). Иногда возникают структурные ошибки, подобные тем, что вы можете сделать при использовании команд вырезания, копирования и вставки в текстовом редакторе. Последовательности в ДНК удаляются, или помещаются туда, где их не должно быть, или даже повторяются снова и снова, как в строчке CAGCAGCAGCAG.

Именно благодаря этим случайным ошибкам копирования любой человек генетически уникален. Каждый новорожденный имеет около 60 новых мутаций в ДНК[27]. Подавляющее большинство их не оказывает заметного влияния на производимые белки. Но некоторые мутации воздействуют на природу белка и – в конечном счете – сказываются на фенотипе ребенка. Очень редко мутировавший ген становится улучшенной версией исходного.