Лотерея

А еще высшие правды, заложенные в повествование, – определение меня через него, то, как оно сделало меня статичным и углубленным в себя, эмоционально закаменелым.

Мы были очень друг на друга похожи, именно это и обрекало нас на неудачу.

– Я знаю, – сказал я, но она была лишь частью меня самого. Она была воплощением моего порыва бежать, спрятаться от других. Она олицетворяла мое убеждение, что беды приходят извне, в то время как теперь я все яснее понимал, что они приходят изнутри.

Сери исцеляла там, где Грация ранила. Сери возбуждала там, где Грация обескураживала. Сери была спокойна, тогда как Грация была невротична. Сери была тихой, бледной, в то время как Грация была яростной, непостоянной, эксцентричной, любящей и живой.

И вдруг ко мне пришла уверенность, что, если в рукописи и содержится какая-нибудь правда, то это правда анекдота, анекдота в старом смысле этого слова, анекдота как короткой, характерной жизненной сценки. Я не мог усмотреть там ничего иного – ни глубинной структуры, ни ярких метафор.

Способность забывать – вернее, способность вспоминать лишь выборочно – есть необходимейшее свойство нормальной человеческой памяти.

В океане, полном бездонных глубин и подводных течений, она была единственным островком реальности, за который я мог уцепиться.

Мне хотелось уйти, буквально все в этом чистеньком современном здании подавляло меня безликим равнодушием.

– А тебе не приходило в голову, что ты сам и делаешь ее несчастной? – спросила Сери. – Я достаточно насмотрелась на то, как вы с ней разрушаете друг друга. Ты помнишь, какой была Грация, когда ты встретил ее в Каслтоне? Уверенной, оптимистичной… разумно строила свою жизнь. А сейчас – можешь ты сейчас узнать в ней ту женщину?

В прошлом идея съехаться у нас даже не возникала, возможно, потому, что мы боялись друг другу надоесть. Ну а в конечном итоге это облегчило наш разрыв.