Веселые истории о панике

Тимофей хотел усугубить здоровый образ жизни пробежкой в парке, но не нашел сперва кроссовок, а потом и сил.

Человек один раз кончается физически, а так – хоть по нескольку раз же еще, пока живой. Кончается – в смысле, необратимо меняется, превращается в следующего. Живешь с человеком, а его уже нету. Вместо него, правда, есть другой, он не хуже, может, наоборот, лучше, но ты его в упор не видишь и не слышишь – не распознаешь. Ты занят диалогом с тем, которого нету. За столом сидит трупак, и ты говоришь за двоих: реплику за себя, реплику за него. Ты лучше него знаешь, что он скажет.

В горах я думаю только: как много места на свете. У реки я думаю: ничего не страшно, все в мире навсегда.
А потом отходишь от Камы, звонит тебе кто-нибудь, у перекрестка на светофор отвлекаешься – и снова глупая. Снова очкуешь помереть, и что люди тебя разлюбят.

Такой предельный мороз организовывает тело и собирает сердце, как органная музыка.

У некоторых, увы, половецкая жизнь, а у некоторых, ура, половая.

А потом отходишь от Камы, звонит тебе кто-нибудь, у перекрестка на светофор отвлекаешься – и снова глупая. Снова очкуешь помереть, и что люди тебя разлюбят.

А мне нравится, что замполит не церемонится с Петром, что она с ним как с человеком, а не как с потерпевшим.

Умереть – легко, страдать – легко, осуждать людей – легко, ебнуться умом – легче легкого. Искать вес, а лучше – создавать вес, делать жизнь тяжелее – единственная надежда хоть как-то здесь побыть, хотя бы что-то успеть рассмотреть в окошко несущейся «скорой помощи».

Живи, ходи, разговаривай, делай что-нибудь – только не вздумай болеть и умирать. Ну, как в музее табличка «руками не трогать». Музей лежит перед тобой – зримый, материальный, но это понарошку. Перемещаться разрешено, прилечь на пол отдохнуть – извините.

Может быть, после этого человек и умирает – когда сердце не разжимается вовсе, когда исчерпан лимит переживаний, когда всё на свете, каждое микрособытие – повод для сердечного сжатия.