Каникулы Рейчел

Он сказал, что голову убитому проломили кочергой, и я после этого всерьез заинтересовалась нашей кочергой. Неужели ею тоже можно вышибить человеку мозги? Я спросила об этом у мамы, и она сказала, что нет, что наша кочерга – это кочерга порядочных людей.

Говорят, настоящая любовь никогда не выбирает простые пути. Что ж, и наша с Люком настоящая любовь по такому пути не пошла. Она ковыляла по проезжей дороге в неразношенных башмаках, которые натирали пятки. Пузыри, мозоли, потертости, и каждый шаг – невыносимая боль.

– Все, кто сюда попадает, провели большую часть своей взрослой жизни, ища немедленного удовлетворения своих желаний, – сказала она, вернувшись к своей материнской мягкой манере. – Это одна из основных черт личности людей, склонных к наркомании.

Заперта! По всему моему телу разлился свинцовый страх. Меня заперли в этом ужасном месте! Я останусь здесь на всю жизнь и буду вечно пить чай…

И тогда… мне захотелось принять наркотик. Или лучше – двадцать наркотиков сразу! Я бы что угодно отдала за две пригоршни валиума. Или за таблетку снотворного. Или за героин. Да за что угодно! Принимаются любые предложения.

Я просто жаждала наркотика!

Пожалуйста, дайте мне забыться хотя бы на время. Как же, даст она! Чаки продолжала говорить даже когда я сделала попытку спрятаться за книгу Реймонда Карвера.

Макияж она снимала не меньше часа – осторожные прикосновения к лицу кончиками пальцев, постукивания, поглаживания, легкий массаж. Я-то, когда решаю снять с лица сразу все, просто швыряю на него очищающий крем, как гончар кидает кусок мягкой глины на гончарный круг, и делаю ладонью круговые движения, как будто мою окно. А потом вытираю лицо ватным тампоном.

В какой-то момент мне просто стало дурно, и я совсем запуталась в ее рассуждениях. Мне очень хотелось потерять сознание, и я временами отключалась, но всякий раз, вынырнув на поверхность, обнаруживала, что она все еще говорит.

– …И он приносит мне две пинты сливок! А мы с Дерьмотом пьем только снятое молоко.

Я ненавидела свой высокий рост. Настолько, что когда мне было двенадцать, и моя сестра Клер со сладким ужасом сообщила мне: «Мама собирается поговорить с тобой о менструации», я подумала, что это непонятное слово обозначает мой чрезмерный рост.

Наша спальня была совсем рядом с гостиной, так что мы с сестрами засыпали под приглушенный шум голосов местных мужчин, пришедших навестить мою бабушку (нет, она вовсе не была проституткой).