Эдгар Аллан По Поместье Арнгейм Прекрасной даме был подобен сад, Блаженно распростертой в полусне, Смежив под солнцем утомленный взгляд. Поля небесные синели мне, В цветении лучей сомкнувшись в вышине. Роса, блестя у лилий на главе И на лазурных листьях и в траве, Была что звездный рой в вечерней синеве. Джайлс Флетчер [1] От колыбели до могилы в паруса моего друга Эллисона дул попутный ветер процветания. И я употребляю слово «процветание» не в сугубо земном смысле. Для меня оно тождественно понятию «счастье». Человек, о котором я говорю, казался рожденным для предвозвещения доктрин Тюрго, Прайса, Пристли и Кондорсе — для частного воплощения всего, что считалось химерою перфекционистов [2]. По моему мнению, недолгая жизнь Эллисона опровергала догму о существовании в самой природе человека некоего скрытого начала, враждебного блаженству. Внимательное изучение его жизни дало мае понять, что нарушение немногих простых законов гуманности обусловило несчастье человечества, что мы обладаем еще неразвитыми началами, способными принести нам довольство, и что даже теперь, при нынешнем невежестве и безумии всех мыслей относительно великого вопроса о социальных условиях, не лишено вероятности, что отдельное лицо, при неких необычайных и весьма