— Здравствуй, поле, — тихо говорит она. — Здравствуй, Толгонай. Ты пришла? И еще постарела. Совсем седая. С посошком. — Да, старею. Прошел еще один год, а у тебя, поле, еще одна жатва. Сегодня день поминовения. — Знаю. Жду тебя, Толгонай. Но ты и в этот раз пришла одна? — Как видишь, опять одна. — Значит, ты ему ничего еще не рассказала, Толгонай? — Нет, не посмела. — Думаешь, никто никогда не расскажет ему об этом? Думаешь, не обмолвится кто ненароком? — Нет, почему же? Рано или поздно ему станет все известно. Ведь он уже подрос, теперь он может узнать и от других. Но для меня он все еще дитя. И боюсь я, боюсь начать разговор. — Однако человек должен узнать правду. Толгонай. — Понимаю. Только как ему сказать? Ведь то, что знаю я, то, что знаешь ты, поле мое родимое, то, что знают все, не знает только он один. А когда узнает, то что подумает он, как посмотрит на былое, дойдет ли разумом и сердцем до правды? Мальчишка ведь еще. Вот и думаю, как быть, как сделать, чтобы не повернулся он к жизни спиной, а всегда прямо смотрел ей в глаза.