Если попробовать перенести роман Апулея в наше время, то мы получим приключенческий имморализм. Будучи предтечей плутовского романа, "Золотой осёл" с усмешкой повествует о мире, полном жестокости, коварства и сладострастия. Мир, показанный глазами осла, больше заставляет верить в то, что мы окружены животными в обличье людей, чем в обратное. Метаморфозы, ставшие следствием пороков и страстей, в миг разрушают и переворачивают судьбы с неотвратимостью древнего рока. В этой книге нет морали, вместо неё мы наблюдаем в действии справедливость. Зло разрушает само себя, но страдают при этом все. Античные боги не обязаны быть разборчивыми.

Духовное путешествие Луция в шкуре осла приводит его к храму Изиды, повелительницы тайных знаний. И если всю предшествующую его жизнь можно представить как потакание животным инстинктам, то в конце он приходит к подчинению чувств разуму. Последняя глава "Метаморфоз" указывает на тайный обряд посвящения, который невыразим словами. Все предшествующие истории как бы обесцениваются перед тем ускользающим знанием, которое обретает Луций. Знанием, которое будучи рассказанным, всё равно оставляет в неведении.

Повествование Апулея перемежается множеством вставных новелл и мифологических отсылок, характерных для античности. Древнеримский мир имел общую мировоззренческую платформу, которая позволяла незримо включать себя в текст любого романа. Мифы закладывали структуру возможных событий, становились сконцентрированным знанием о жизни. Сейчас наше информационное поле складывается из новостей, по сути тех же новелл, которые мы читаем в "Золотом осле". Но разница между новеллой и мифом сопоставима с разницей между единичным и общим, за древнеримской новеллой всегда проглядывала воля богов. Теперь боги ушли, а вокруг царит торжество единичностей. И если люди в своей жажде власти станут ослами, то больше не найдётся Изиды, которая расколдует их обратно.