Малин Кивеля

Женщины у озера спокойные и опытные. Они не жаждут власти. Они знают, как хотят жить — так и живут. Проще простого

В тот раз мама сказала, что больное сердце не болит. Резкая, ясная боль — это от мышц и сухожилий в груди. И так всегда. Раковые опухоли не болят. Если болит — то это не рак.

Я всё время мечтала погрузиться в сон, исчезнуть. Сумерки приносили облегчение. Во снах я была счастлива.

Люблю время, когда на улице никого или почти никого нет. Люблю, что так будет всегда: в определенные часы движение в городе затихает. Между тремя и пятью утра почти все сидят дома, всегда, всегда. И опустевшие места. Что они тоже будут всегда: вокзалы, обочины, зимы.

Откуда мы знаем, что смерть приносит покой? Откуда мы знаем, что нас ждет отдохновение? А вдруг отдохновением была жизнь?

Навстречу попадались только юные: мягкие раскрасневшиеся щеки, локоны из-под вязаных шапок. Все они смотрели прямо мне в глаза, улыбались.

всегда подозревала, что я из тех, кто увядает медленно, что мое сердце так просто не сдастся.

Откуда мы знаем, что смерть приносит покой? Откуда мы знаем, что нас ждет отдохновение? А вдруг отдохновением была жизнь?

Может быть, я решила, что если достаточно много думать о смерти, не принимая жизнь как должное, то это защитит меня?

й оправы очков, которые долго не снимали. Бирюзовые, широкие, вьются по рукам вены, вверх и вниз. В таких местах тайная система каналов моего тела становится явной. Подняв лицо к лампам дневного света на потолке, вижу свои веки изнутри. Крошечные капилляры сплетаются в сети, абсолютно симметричные в своей асимметрии. Каждую секунду они наполняются кровью из сердца, каждую секунду. Вот сейчас, и сейчас, и сейчас. Я сижу на пластмассовом стуле, в руке стакан воды. За автоматической стеклянной дверью стоит скорая. Никуда не спешит. Рядом человек в красно-желтой униформе, курит. Я наливаю в стакан еще во