Corpus

Ни одна идеологическая кампания никогда не ограничивалась решениями, принятыми наверху, то есть в ЦК. Она должна была немедленно получить поддержку снизу.

оказывается, как жизнь меня научила, интеллектуальное мужество дается куда труднее, чем мужество физическое, чем, так сказать, преодоление страха за свою шкуру. Людям легче рискнуть жизнью, чем сказать себе, что весь пройденный путь – ошибка, зачеркнуть свой путь, отказаться от того направления, которому ты служил всю жизнь. И я видела ряд примеров – между прочим, и среди французских коммунистов, и вот у нас, – когда у людей благородных, мужественных не хватало какого-то величия души, чтобы сделать этот шаг. И в том числе, к сожалению, у Михаила Александровича Лифшица. Он остался на позициях пусть углубленного, но строгого марксизма, одобрения партии, единения с партией.

Душа из самой тонкой ткани
и силится поймать кита в стакане.

Итальянский фашизм (Муссолини) складывался из культа харизматического вождя, из корпоративности, из утопической идеи о судьбоносности Рима, из империалистической воли к завоеванию новых земель, из насадного национализма, из выстраивания страны в колонну по два, одевания всех в черные рубашки, из отрицания парламентской демократии, из антисемитизм

итоги жизни – это есть сама жизнь. Вся сумма прожитых счастливых, и трудных, и несчастных, и ярких, и блеклых мгновений, вся совокупность минут, часов, дней, сама, так сказать, эссенция жизни – это и есть итоги жизни, ничего другого итогом жизни быть не может

выросла в тени великой любви. Мой отец, когда ему было семнадцать лет, на ярмарке увидел девочку. Четырнадцатилетнюю девочку в синем платье с синим бантом. И влюбился. Ждал, пока ей исполнится восемнадцать лет, попросил ее в жены и получил ее в жены. Он ее обожал. Мы были довольно бедные фермеры, у нас был один работник и одна работница (это бедные фермеры), мама доила коров, делала всю работу. Но каждое утро начиналось с молитвы отца – он благословлял бога за то, что ему послали эту чудо-жену, эту чудо-любовь, это чудо-чувство. И вот мы в тени этой великой любви, обожания выросли, и это, очевидно, сделало нас такими, с братом. Я говорю: а мама? – «Мама умерла десять лет назад». Я говорю: господи, а отец? «Отец жив». – «Как же он пережил, ужасно, наверное, смерть матери?» Она говорит: «Что ты! Он благословляет каждый день бога, что боль разлуки выпала ему, а не ей». Меня это потрясло. Вот Астрид Линдгрен.

Тяга к абстрактной, общечеловеческой гуманности, это стремление стать на сторону слабых и угнетенных, этот космополитизм, преодолевающий и стирающий все национальные различия, и составляет самую сущность современного еврея, сущность, не зависящую от его взглядов и убеждений – религиозных и политических

Как всегда в России, проводниками новых идей служили книги. Так, большое значение имело собрание сочинений Л. Фейхтвангера, вышедшее в эти годы. Фейхтвангер открыл новому поколению советского еврейства образ великого иудея, в одиночку противостоявшего одичанию окружающего мира. Талантливый, терпимый и гуманный герой Фейхтвангера решал конфликт между широтой своего космополитического ума и долгом перед соплеменниками.

Я знаю одно: жизнь — это череда выборов, с которыми потом приходится мириться

Полная программа: эпиляция, пилинг, маска для лица. Для мужа я превращу себя в роковую женщину. Я надела подаренное Мартой красивое белье, включая пояс и чулки. Только что законченное платье тоже меня удовлетворило: то, что надо, – строгое, сдержанное, элегантное. Когда я взяла в руки лодочки на высоких шпильках, у меня сжалось сердце. Но я убедила себя в том, что не предаю Габриэля. У меня своя жизнь. У него – своя. И последний штрих: я накрыла стол, выбрав посуду, подаренную нам к свадьбе, зажгла свечи, перелила вино в графин, чтобы отстоялось. Осталось дождаться Пьера.