Виктор Вахштайн

Сетевые города
Город — топологически множественный объект, существующий одновременно в сетевом и географическом пространстве (более корректно, но менее грамотно: «обладающий двумя формами пространственности»). В отличие от португальского галеона он не перемещается в физическом пространстве (если только речь не идет о проекте номадического «кочующего города», поразившего воображение некоторых утопически настроенных архитекторов). Но не перемещается он и в пространстве сетей.

Город остается собой до тех пор, пока сохраняется неизменным устойчивое ядро отношений. Задача каждого конкретного исследования — идентификация такого ядра: того, что делает город Х городом Х. Его контуры в географическом пространстве могут меняться, но эти изменения вовсе не обязательно связаны с изменением конститутивного ядра. Присоединение Новой Москвы радикально трансформировало город как географический объект, но ядро формирующих его отношений осталось неизменным. Это все еще Москва. Бомбардировка Роттердама прекратила существование Роттердама, разрушив ядро формирующих его отношений — возник новый Роттердам, который со старым Роттердамом связывает только название. Другой пример: город на севере Швеции вынужден «мигрировать» с места на место, следуя за разработкой месторождения (которое проходило прямо под домами жителей — вследствие чего домам пришлось «подвинуться»). Но эта миграция всего города и его инфраструктуры не изменила конститутивного ядра отношений. А вот если бы шахта была закрыта и семьи горняков, составляющие большинство городского населения, вынуждены были покинуть насиженное место, город — формально сохранивший свое название и положение в географическом пространстве — стал бы чем-то иным. Произошло бы негомеоморфное преобразование его топологической формы (морфогенез). Города-призраки хорошо иллюстрируют это явление.

Модернисты инвестируют в небоскребы и шоссе, «левые» — в доступное жилье и общественный транспорт, хипстеры — в велодорожки, парки и пешеходные зоны. Хипстерский урбанизм превращает городское пространство в подмостки, город — больше не машина, а сцена. (То есть машина совсем иного рода: машина представления, машина удовольствия.) Он раскрашивает в яркие цвета заборы и устанавливает на каждом углу контейнеры для сортировки мусора. Заброшенные промзоны становятся очагами общественной жизни. Постиндустриальные трущобы оккупируются представителями «креативного класса» и образуют новый «творческий кластер». Несмотря на тщательно культивируемую идеологию «livability», это не про жилье, но и не про рабочие места — это, скорее, про те пространства, где люди могут встречаться и общаться друг с другом (от дворов до центральных парков). Кредо хипстерского урбанизма точно выразил датский архитектор Ян Гейл: «Не спрашивайте меня, сколько людей живет в этом городе — спросите, сколько получают от этого удовольствие». И дальше: «город должен быть как хорошая вечеринка — если я возвращаюсь домой до трех часов ночи, значит, он не удался». Город — это весело. Город — это ярко. Город — это непрерывная череда событий. Город — это там, где вам есть куда пойти. Город — это «Istanbul the cool» и «I AmSterdam» [Gehl 2010].

Создатели дорог соединяют удаленное, но строители мостов соединяют разделенное.