Клаудия Хохбрунн

Помимо прочего, христианство принесло с собой весьма противоречивое отношение к женщинам и сексу. Люди, которым хватало времени и образования на чтение и написание книг, зачастую были монахами, которые, как известно, дают обет безбрачия. Секс и женщины всегда были для них искушением и табу. Казалось бы, очевидно, что, если кто-то высказывает свое мнение о вещах, с которыми непосредственно не сталкивался, ничего разумного из этого не выйдет. Тем не менее люди охотно прислушивались к мыслителям вроде Фомы Аквинского, для которых женщины были второсортными существами, которые — только позволь им! — станут распространять бесовские учения.

Доброжелательный расизм — это идеализация какого-либо народа в стереотипных представлениях. Одним из лучших примеров этого является идея «благородного дикаря». Виннету и другие коренные жители Америки, особенно в поздних сочинениях Карла Мая, изображены именно в таком ключе. Виннету — «благородный индеец», морально безупречный, смелый, не ведающий страха. Такая идеализация ведет к расчеловечиванию так же, как и ее негативный аналог. Люди не бывают идеальными, даже представители первобытных племен, живущих в гармонии с природой. Они постоянно совершают ошибки, и в каждом народе одинаков процент подлецов и негодяев. Таким образом, доброжелательный расизм ведет к тому, что ожидания не выдерживают встречи с реальностью. А привыкнув «стричь под одну гребенку» всех представителей того или иного народа, несложно позже, при первом же крушении идеала, перейти от утверждения «Все эти люди намного лучше нас» к «Все эти люди плохие».

все мы — продукты культуры, в которой вырастаем, и на самом деле никому не удается полностью избавиться от привитого в детстве мировоззрения и сопутствующих предрассудков.

В нашем теле может произойти нечто подобное, если страх или другие негативные чувства, например горе от потери любимого человека, станут слишком сильными. На это организм человека реагирует, снижая выброс мозгом нейромедиатора серотонина, и у человека развивается депрессия. Иногда депрессией называют хандру, однако настоящая, требующая лечения депрессия — это другое. Она в конечном итоге сводится к чувству внутренней пустоты. Это чувство пустоты, в первую очередь, вытесняет страх и грусть. Многие люди в депрессии жалуются, что не могут даже плакать, потому что ничего не чувствуют. А тот, кто ничего не чувствует, больше не ощущает ни радости, ни счастья, ни любви. Остается только пустота, и нельзя недооценивать высокий уровень самоубийств у лиц с депрессией, не получающих терапию: для людей невыносима внутренняя пустота.

Если бы присутствия внутреннего ребенка было достаточно, чтобы покончить с депрессией, в переносном смысле это означало бы проведение психотерапии, направленной на возрождение внутреннего ребенка с его энергичностью. Однако, когда депрессия слишком серьезна, внутреннему ребенку нужна дополнительная помощь.

антиавторитарное воспитание ребенка, с немедленным исполнением его желаний и без установления ограничений, счастливого человека не сформирует. Счастливым может стать лишь тот, кто знает ценность труда и может гордиться собственными достижениями, когда приходит к цели

не нужно быть кем-то особенным, чтобы нравиться другим, если ты эмоционально важен для них. А это достигается через дружбу и верность

Если в трудных ситуациях слушать только внутреннего ребенка, это ограничит наши возможности, потому что, в отличие от него, у нас нет всемогущих родителей, к которым можно прибежать в сложном случае и которые все урегулируют. Становясь взрослыми, мы должны научиться быть сильными. Но истинной силы можно достичь, только если соблюдать равновесие: не терять интерес к настоящему, но при этом заботиться о будущем. Мы можем делать и то и другое: думать о завтрашнем дне — и наслаждаться жизнью здесь и сейчас.

Пусть это звучит жестоко и многие судьи считают, что делают преступнику добро, отправляя его на терапию, но следует констатировать: люди с серьезными расстройствами личности, которые уже совершали убийства, обычно не поддаются лечению. Они нашли идеальную защиту от своего невыносимого комплекса неполноценности. Ничто не дает больше силы, чем право решать, кто достоин жизни, а кто нет. Если добавить к этому религиозный фанатизм, становится почти невозможным достучаться до личности этого человека, который не случайно стал таким, каким мы его знаем. Позиция экстремиста дарит ощущение власти и безопасности. Чтобы терапия начала действовать, преступнику пришлось бы отказаться от обоих чувств ради сомнительной выгоды. Пришлось бы вновь на какое-то время стать жалким существом — самим собой. Поэтому экстремист предпочитает идти на конфронтацию с терапевтом и во время сеансов пытается взять верх. Если это не удается, он просто упирается в религию и угрожает терапевту адом, мысленно или на словах. Проще говоря, делает все, чтобы оставаться недоступным. В тех редких случаях, когда эмоциональная лазейка все же открывается, для преступника возникает высокий риск самоубийства из-за вступления в контакт с отвергнутыми аффектами

Волан-де-Морт пережил опыт, противоположный опыту Гарри, которого родители любили так сильно, что отдали жизнь ради него, — маленького Тома не любили даже настолько, чтобы остаться ради него жить.