Анна Захарьева

Как и любой опыт, который оставляет отпечаток на наших жизнях, та поездка словно вывернула меня наизнанку, выпотрошила, исчетвертовала. Она показала мне все мои облики — и даже больше

Вряд ли бы ему пришло в голову, что, вкладывая мне в ладонь спелый абрикос, он отдавал мне свой зад; что, вгрызаясь в сочную фруктовую мякоть, я кусал ту часть его тела, которая, должно быть, была светлее прочих, потому что никогда не apricated, не загорала, — и другую, совсем рядом, но только если осмелюсь, — его apricock, абрикосовый член

Я не знал ни что именно меня пугает, ни почему я так взволнован, ни отчего то, что вызывает смятение, порой видится надеждой и в темные времена приносит столько неописуемой радости — радости с петлей на шее.

Скажешь «нет» — и окажешься в аду, ногами вперед, долго ждать не придется.

Порой ты видишь человека, но не видишь его; он где-то там, за кулисами. А бывает, замечаешь сразу — но ничто не замирает в груди, ничто не цеп­ляет внимания; и, прежде чем ты успеваешь осознать его присутствие и понять истинные причины своего беспокойства, вдруг оказывается, что те шесть недель, которые были у тебя в распоряжении, уже на исходе — и он либо вот-вот уедет, либо уже уехал. И тогда ты начинаешь судорожно пытаться что-то понять, что-то поймать и вдруг осознаешь, что все это время у тебя под носом росло и развивалось новое чувство, которое можно описать лишь одним словом — «хочу».

Я говорил быстро, отчего многим казалось, что я всегда взволнован и проглатываю слова.

Мне нравилось, что наши умы словно путешествуют параллельно: каждый мгновенно угадывал игру слов другого — пусть ни один из нас никогда и не доводил эту игру до конца.

Amor ch’a null’amato amar perdona. «Любовь, любить велящая любимым» [24] — слова Франчески из «Ада» Данте

Теперь, в тишине того мгновения, я пристально на него посмотрел, но больше не пытался противостоять ему или показать, что не робею, — а сдавался. Говорил: вот он я, и вот он ты, и вот то, чего я хочу; теперь между нами одна лишь правда, а там, где правда, — нет преград, нет бегающих взглядов; и даже если ничего из этого не выйдет, по крайней мере никто из нас не сможет сказать, что ни о чем не догадывался.

Как же я восхищался людьми, которые говорили о своих пороках так, будто это их дальние родственники, с которыми они научились мириться, за неимением возможности от них отречься.