Исаак Шрайбер

Где-то был человек, который тревожился о нем и был в отчаянии от всего, что произошло, человек, говоривший, что любит его… Твоя Рут! Твоя Рут! Боже мой, подумал он, – твоя Рут! Твоя!.. Это казалось почти невозможным. Твоя Рут. Разве принадлежало ему что-нибудь до сих пор? Что принадлежало ему до сих пор? Несколько флаконов духов, десяток кусков мыла и вещи, которые он носил. А теперь у него есть человек? Целый человек? Тяжелые черные волосы, глаза…

Когда нет ссор, значит, все скоро кончится.

Кестер гнал все быстрее. Я укрыл Пат пальто. Она улыбнулась мне.

– Ты любишь меня? – спросил я. Она отрицательно покачала головой.

– А ты меня? – Нет. Вот счастье, правда?

– Большое счастье.

– Тогда с нами ничего не может случиться, не так ли?

– Решительно ничего, – ответила она и взяла мою руку.

Ведь я всегда говорила: где у других людей сердце, у вас бутылка с шнапсом.

Не страшно, – сказала она. – Пока жив друг – ничто не страшно.

Это были почти сплошь интеллектуалы – самые неприспособленные.

Демократию сменила демагогия.

Древнегреческие герои плакали куда больше, чем современные сентиментальные дуры. Греки знали, что горе подавлять не следует.

чем больше пустяков считаешь везением, тем чаще тебе везет.

Диктаторы не сходят с ума, – сказал Керн.
– Конечно, нет. – Фогт поднялся и улыбнулся. – Но они и не становятся разумными.