Олег Хлевнюк

Однако из ответа Осинскому можно заключить, что Сталин разозлился. Несомненно, ему надоели разговоры об оппозиции, утомила напряженная многолетняя борьба, в которой требовалось выверять каждый шаг, осторожничать, бить наверняка, скрывать свои намерения и маскировать действия.

Хлебозаготовки нового 1928 г. вновь превращались в войну с «кулаком». Сталин открыто провозгласил и претворял в жизнь новую теорию: по мере строительства социализма будет нарастать «классовая борьба», так как враги социализма усиливают сопротивление.

Добившись организационной изоляции группы Бухарина и Рыкова, Сталин нанес окончательный удар, объявив именно их лидерами «правого уклона» в партийных рядах. В обстановке политической истерии и нарастания радикализма «умеренные» силы в партии были принуждены замолчать. Большинство членов Политбюро, поставленные перед окончательным выбором, каждый по своим причинам поддержали Сталина. Фактически Политбюро превратилось в сталинскую фракцию. Бухарин, Томский, Угланов, Рыков в 1929–1930 гг. один за другим выбыли из Политбюро

Перечеркнув предыдущие партийные решения о сравнительно умеренных темпах, Сталин в ноябре 1929 г. провозгласил курс на сплошную коллективизацию. В декабре последовал сталинский призыв уничтожить «кулаков» как класс

Опасаясь судьбы репрессированных односельчан, крестьяне, стиснув зубы, шли в ненавистные колхозы

Жертвами голода, достигшего пика на рубеже 1932 и 1933 гг., были от 5 до 7 млн человек[319]. Еще миллионы остались инвалидами.

Это был сталинский голод. Во-первых, потому что именно сталинская политика послужила главной причиной голода. Во-вторых, потому что именно Сталин принимал решения, которые в 1932 и 1933 гг. могли смягчить или, наоборот, усилить трагедию

В общем, как точно отмечает Х. Куромия, Сталин подозревал всех крестьян, но «украинские крестьяне были под двойным подозрением, и как крестьяне, и как украинцы»[329]

Однако два очевидных вывода из беседы с Робинсом все же следуют. Во-первых, Сталин знал о голоде и признал, что это не выдумка «врагов», а реальность. Во-вторых, Сталин не слишком верил в собственную версию о происках «врагов» и «вредителей». В беседе с Робинсом он полностью проигнорировал эту тему.

Единственный и самый известный документ о трагедии голодающей деревни, несомненно прочитанный Сталиным, – письмо М. Шолохова от 4 апреля 1933 г. [334]