Максим Д. Шраер

Именно выход в свет третьего романа Набокова стал сенсацией в русских литературных кругах. По словам Нины Берберовой, «огромный русский писатель, как Феникс, родился из огня и пепла революции и изгнания. Наше существование отныне получало смысл. Все мое поколение было оправдано»3.

Однако еще в 1926 году Глеб Струве, впоследствии профессор русской литературы в Беркли, в рецензии на первый роман Набокова «Машенька» (изд. 1926 г.), опубликованной в парижской газете «Возрождение», назвал Набокова «учеником» Бунина: «Для тех, кто любит сравнивать и прослеживать влияния, скажем, что на романе Сирина, если не считать Тургенева, больше всего сказалось влияние Бунина. Бунин вправе гордиться им как своим учеником»4. Два года спустя критик и поэт Михаил Цетлин (Амари), соредактор парижских «Современных записок» и будущий основатель — совместно с Марком Алдановым — нью-йоркского «Нового журнала», недвусмысленно указал на связь между творчеством Набокова и Бунина в рецензии на роман Набокова «Король, дама, валет» (1928

ее тирады следовало, что я променял ее любовь на «забытых белогвардейских писателей» — чего, собственно говоря, и «следовало ожидать от человека, уже предавшего идеалы социализма и братства народов».