Юрий Андрейчук

Давным-давно жил-был человек, и имя ему было Шенна. Был он сапожником, обитал в уютном милом домике у подножия холма, с подветренной стороны. Стоял в том домике плетеный стул, который Шенна смастерил себе сам, и сиживал Шенна на нем обычно по вечерам, когда дневная работа заканчивалась, и, едва только садился отдохнуть, становилось ему хорошо.
Еще у него был мешок с мукой, что висел рядом с очагом. Время от времени Шенна запускал туда руку, доставал полную горсть муки и принимался ее жевать – в тишине и спокойствии. А снаружи прямо у дверей росла яблоня. И всякий раз, когда Шенне хотелось пить – оттого, что жевал муку, – он попросту протягивал к дереву руку, срывал себе яблочко и ел его.

ГОБНАТЬ: Вот уж правда, Пегь! Я б ему сама сказала то, что сказала Кать Музыка своему мужу, когда вынула ему мышь из кувшина с молоком.
ПЕГЬ: И что же она ему сказала, Гобнать?
ГОБНАТЬ: У них как раз была дома артель работников. Сели они за еду, напротив них стол от картошки ломится, а перед каждым кувшин жирного молока. Взял хозяин свой кувшин и с первого же глотка, что отпил из него, обнаружил там мышь. Окликнул он Кать и показал ей мышь. Только это ее ничуть не смутило. Взяла она кувшин в левую руку. Направилась к двери. Сунула правую руку в кувшин. Вынула оттуда мышь да вышвырнула ее за дверь, а после поставила тот же кувшин с тем же молоком перед мужем. Как увидел он, что жена его сделала, встал из-за стола в большом гневе и вышел вон. А когда он уходил, Кать сказала: «Вот, ей-ей, трудно человеку угодить: и с мышью молоко не годится, и без мыши не нравится».

Из тех, что ходят по росе, сегодня нет ни одной подобной ей, отче.

Что за отвратительный язык этот английский. Ума не приложу, с чего это люди так стремятся на нем разговаривать. Англичане-то и не говорят ничего, а только «Ффот? Ффот? Ффот?», словно курица, у которой типун вскочил.

Разве не странно, что Шенна даже не упоминал при тебе, что решил пойти в Божьи Супруги, – дабы не сбивать нас с толку, как на самом-то деле и вышло?»
ШИЛА: Что это еще такое – Божий Супруг, Пегь? Уж конечно, ни один человек не может быть супругом Богу, да святится имя Его!
КАТЬ: Право же, Пегь! Я слыхала, как мой дедушка говорил, будто в старину, давным-давно, бывали такие люди, что не женились ни на какой женщине, потому что считали себя посвященными самому Царю Славы. Поэтому раньше их и называли таким именем – Божьи Супруги.
ШИЛА: Ух ты! Хвала Богу во веки веков! Как же они тогда могли жениться? Уж конечно, это не женитьба.
КАТЬ: А если они не были женаты, как же их называли «супруги»? Ведь супруги – это женатый мужчина или замужняя женщина? Разве не так, Пегь?
ПЕГЬ: Всё так, без сомнения.
ШИЛА: И, Пегь, разве может мужчина быть женатым на Боге? Уж конечно, мужчина не может быть женат ни на ком, кроме женщины. Слыханное ли дело!
ГОБНАТЬ: Шила, какая ж ты настырная! А кто тебе сказал, что мужчина не может быть женат ни на ком, кроме женщины?
ШИЛА: Пегь сказала мне давеча, когда учила меня семи таинствам. Но гляди-ка, что же ты мне тогда не сказала, Пегь, что давным-давно жили такие люди, какие были женаты на Господе Всемогущем!

Вот честное слово, Шила, много таких, кто не выдал бы тайну, если б его стали рвать лошадьми, – и притом мог разболтать ее, если его вовсе никто не спрашивал.

Утекло немного времени, а вслед за тем и много времени утекло.

промах. – Черный Человек

иначе башмаки дальше шить не из чего.
На другой день встал он с утра пораньше и вышел из дома за покупками, а в кармане у него лежало три шиллинга. Но не успел Шенна пройти даже мили, как повстречался ему на дороге бедняк, просивший подаяния.
– Подай мне милостыню ради Спасителя, ради душ усопших и ради твоего собственного здравия, – сказал бедный человек.
Протянул ему сапожник шиллинг, и вот осталось у него всего два шиллинга. Шенна сказал себе, что ему и двух шиллингов хватит. Но не прошел и двух миль, как встретилась ему бедная женщина, и была она босая.
– Помоги мне, чем можешь, ради Спасителя, ради душ усопших и ради твоего собственного здравия.
Проняла Шенну жалость. Отдал он нищенке шиллинг, и та ушла.
Совсем скоро встретился Шенне мальчик, он дрожал и плакал от холода и голода.
– Ради Спасителя, – сказало дитя, – дай мне что-нибудь поесть.
Неподалеку был постоялый двор. Шенна зашел туда и купил буханку хлеба, а затем протянул ее мальчику.
Едва только взял хлеб мальчик, облик его

руку, доставал полную горсть муки и принимался ее жевать – в тишине и спокойствии. А снаружи прямо у дверей росла яблоня. И всякий раз, когда Шенне хотелось пить – оттого, что жевал муку, – он попросту протягивал к дереву руку, срывал себе яблочко и ел его.
ШИЛА: Божечки, Пегь! До чего же здорово!
ПЕГЬ: А что именно здорово: стул, мука или яблоко?
ШИЛА: Яблоко, само собой!
КАТЬ: А по мне, так лучше мука. Яблоком голода не утолишь.
ГОБНАТЬ: А я бы выбрала стул. И посадила туда Пегь рассказывать сказки.
ПЕГЬ: Какая же ты на лесть гораздая, Гобнать!
ГОБНАТЬ: А ты на сказки еще больше гораздая, Пегь. Ну так как же там вышло с Шенной?
ПЕГЬ: И вот однажды, когда Шенна починял башмаки, он заметил, что не осталось в доме больше ни кожи, ни дратвы, ни воска. Последняя заплатка поставлена, последний стежок сделан, и теперь