Лев Николаевич Толстой не принимал «официального» христианства. Церковная жизнь, по его мнению, представляла собой лишь набор «магических обрядов и заклинаний». Об этом он говорил часто и настойчиво. При этом Толстой считал себя последователем Христа и, хотя не полагал Его Богочеловеком, видел в Нём одного из величайших пророков в истории человечества.

В 1879–84 годах Лев Николаевич осуществил масштабный замысел: перевёл заново с древнегреческого языка четыре Евангелия и свёл их в один текст. При этом он ставил себе цель: вычеркнуть из Четвероевангелия всё «ненужное», людское, все «суеверия» и «легенды» (в частности, все евангельские строфы, повествующие о воскресении Христа, его явлении апостолам, вознесении и т.д.), и оставить лишь то, что подлинно необходимо. Необходимой Толстой признал, прежде всего, Нагорную проповедь, а из всего, заповеданного Иисусом, вывел пять заповедей:

1. Не обижать никого и делать так, чтобы ни в ком не возбудить зла.

2. Не любезничать с женщинами; не оставлять той жены, с какой сошелся.

3. Ни в чём не клясться.

4. Не противиться злу, не судить и не судиться.

5. Не делать различия между своим отечеством и чужим, потому что все люди — дети одного Отца.

По мысли Толстого, когда люди станут исполнять эти заповеди, тогда настанет Царство Божие на земле (чего, как известно, Христос не обещал). Личного бессмертия граф не признавал, посему «Царство не от мира сего» было для него пустым звуком. Квинтэссенцией учения Христа Лев Николаевич считал молитву «Отче наш» — правда, переводил и трактовал её он очень своеобразно. Вот этот перевод: «Человек — сын Бога. Бог есть бесконечное духовное Начало жизни. Да будет свято это Начато жизни. Да осуществится Его власть во всех людях. И да совершается воля этого бесконечного Начала как в самом себе; так и во плоти. Жизнь временная есть пища жизни истинной. Жизнь истинная — в настоящем. И да не скрывают от нас этой истинной жизни ошибки и заблуждения прошлого, и да не вводят нас в обман. И тогда не будет зла, а будет Твоя власть и сила и разум».