освещает, а бросает только вокруг себя тусклые световые пятна. Барыня первый раз в жизни видит чердак… Балки, темные углы, печные трубы, запах паутины и пыли, странная, землистая почва под ногами – всё это производит на нее впечатление сказочной декорации. «Так вот где домовые живут?» – думает она. Из слухового окна зарево кажется шире и багровей. Виден огонь. На горизонте тянется длинная ярко-золотая полоска. Она двигается и переливается, как ртуть. – Ну, тут не одна изба горит. Тут, брат, почитай, полдеревни захватило! – говорит кучер Гаврила. – Слышь! В набат перестали бить. Значит, и церква загорелась. – А церковь там деревянная! – говорит барыня, задыхаясь от тяжелого запаха, который испускает овчинный тулуп Семена. – Какое несчастье! Насмотревшись, они спускаются вниз. Скоро приезжает барин Николай Алексеич. В гостях он порядком выпил и теперь, свернувшись в коляске калачиком, громко похрапывает. Его будят. Он тупо глядит на зарево и бормочет: – Верховую ло… лошадь! Жи… живо! – Не нужно! – протестует Марья Сергеевна. – Ну, куда ты в таком виде поедешь? Иди спать! – Ло… лошадь! – приказывает он, покачиваясь. Ему подают лошадь. Он взбирается на седло, встряхивает головой и исчезает в потемках. Собаки между тем воют и рвутся, точно волка чуют. Около Семена и обоих Гаврил собираются бабы и мальчишки… Причитываньям, ахам, вздохам и крестным знамениям нет конца. Влетает во двор верховой.– Шесть человек сгорело, – бормочет он, запыхавшись. – Полдеревни – как рукой! Скота того пропало видимо-невидимо. Плотника Степана старуха сгорела. Нетерпение барыни достигает крайних пределов. Движение и говор подзадоривают ее. Она велит заложить коляску и сама едет на пожар. Ночь темна и холодна. Почва слегка почерствела от слабого, предутреннего мороза, и лошади глухо стучат по ней, как по ковру. Лакей Гаврила сидит на козлах рядом с кучером и нетерпеливо ерзает. Он оглядывается, бормочет, то и дело приподнимается с таким видом, как будто от него зависит судьба Крещенского… – Главное, не надо огню ходу давать… – бормочет он. – Всё надо умеючи, а нешто простой мужик понимает? Проехав верст пять-шесть, барыня видит нечто необыкновенно чудовищное, что приходится видеть не всякому, да и то раз в жизни, и чего не может представить себе никакая богатая фантазия. Громадным костром пылает деревня. Поле зрения застилает масса движущегося, ослепляющего пламени, в котором, как в тумане, тонут избы, деревья и церковь. Яркий, почти солнечный свет мешается с клубами черного дыма и матового пара, золотые языки скользят и с жадным треском, улыбаясь и весело мигая, лижут черные остовы. Облака красной, золотистой пыли быстро несутся к небу, и, словно для пущей иллюзии, в этих облаках ныряют встревоженные голуби. В воздухе стоит странная смесь звуков: чудовищный треск, хлопанье пламени, похожее на хлопанье тысячи птичьих крыльев, человеческие голоса, блеянье, мычанье, скрып колес. Церковь страшна. Из ее окон рвутся наружу пламя и облака густого дыма. Колокольня висит черным великаном в массе