О, лучше бы это был фильм… В мягком кресле уютного зала легко и приятно переживать за картонных героев, сочувствовать им. Кулаки доверчивого зрителя невольно сжимаются, пока на экране кровожадные злодеи измываются над невинными жертвами. Ты кипишь от праведного гнева, уклоняешься от свистящих пуль, тяжёлых мечей и летящих стрел, вжимаешься в грязь при разрывах бомб.

На время сеанса открывается дверь в удивительный магический мир. Тебя бросают в клетку с тиграми, сажают на кол или в тюрьму к отпетым уголовникам, избивают, насилуют, пытают, топят в болоте, расстреливают и сжигают на костре.

Если у режиссёра есть хоть немного таланта и искры божьей, то, пока не пойдут титры, ты там — по ту сторону волшебного белого зеркала. Но у зрителя всегда есть спасительная нить Ариадны — твёрдая железобетонная вера, высшее знание, что фильм, даже самый жуткий, обязательно закончится. Сейчас больно и страшно, но экран скоро погаснет. Включат свет, уборщики отправятся убирать рассыпанный попкорн и пустые стаканчики. Магия исчезнет, мираж испарится. Кто-то невидимый по-дружески, с улыбкой, похлопает тебя, растерянного, по плечу и выпустит из прохладного зала к мелким повседневным делам и заботам.

Вот и Гэвину кажется, что сейчас страх улетучится, как странный случайный сон. Так после кошмарных видений просыпаешься в холодном поту. В первую секунду пробуждения каждой клеточкой истово веришь, что спасения нет — клыкастые чудища загнали в угол и вот-вот растерзают в кровавые клочья беспомощное слабое тельце… А потом приходишь в себя и понимаешь, что видел сон… Иллюзию! Зыбкий мираж! Хаотичную игру нейронов, глупые импульсы дремлющего мозга, не более! И страх улетучивается… Становится легко и радостно, словно уцелел в страшной катастрофе — сбежал, спрятался, прикрылся железным щитом.