Существует много книжек про непростые переживания маленьких мальчиков, но как правило эти мальчики живут в каких-то совершенно неведомых мне больших городах или маленьких деревнях, а так, чтобы главный герой жил практически в моём прошлом - такого я ещё не видел.
Идиатуллин описывает взросление 13-летнего (может, 14-летнего - не помню) мальчика Артура в городе Брежневе - Набережных Челнах в начале 80-х, когда построенный в 70-х годах завод КамАЗ постепенно выходил на проектную мощность. Родителям Артура около 35 лет, и это отдельный космос, потому как ты сначала вспоминаешь своё детство, а потом сравниваешь переживания 35-летних задолбанных работой и жизнью мужчин и женщин с 35-летним собой и со своей 10-летней дочерью, одновременно купаясь в сравнении города Брежнев из 80-х с военным гарнизоном Домна Читинской области, в котором я провёл 90-е годы, чудом не вляпавшись ни во что такое, во что окунает своего главного героя автор.
"Мир книги - это мир искусственно созданных изолятов, именно так строились крупные градообразующие предприятия. Совершенно особая социодемографическая ниша - в один котёл свалились деревенские, что искали лучшей доли в городе; перекати-поле из числа городских, кто подался за тридевять земель, соблазнённый обещанными надбавками и соцпакетом; молодежь по распределению - как учительница Марина Михайловна и специалисты - как отец Артура. Понимаете, не десятилетиями складывавшиеся отношения и разграничение сфер, а такая вот солянка сборная с неминуемой борьбой за власть среди представителей второго поколения. Я теперь живу в городе, который строился по тому же принципу и деление на кварталы здесь чёткое, и свары полвека назад были такими же, как те, что в книге", - пишут в комментах на лайвлибе. Я теорий про изоляты не знаю, но вообще написанное вот тут смахивает на правду.
Я приехал в военный гарнизон Домна в 89-м году в возрасте 7 лет с отцом-лётчиком и матерью-врачом, пошёл там во второй класс, закончил школу и переехал в Читу только на 5-м курсе университета. Военный гарнизон в Домне со всех сторон окружает одноимённая деревня и маленькие сателлиты в виде застройки для железнодорожников - Транссиб отделяет жилую зону от территории военных (аэродромы и прочие военные части), начинающуюся за трассой Чита - Ингода и заканчивающуюся около федеральной дороги Чита - Иркутск. В 2000-х мне казалось, что границы постепенно стираются (хотя почти наверняка это связано с моим взрослением), но в 90-х подростки чётко делились по территориям - эти из деревни, потому деревенцы, эти из первого гарнизона, который за бетонкой ближе к Чите, эти из второго гарнизона, которые с другой стороны бетонки. Посреди гарнизона торчала старая застройка из двухэтажных бараков, в которых жил отдельный контингент, тяготевший скорее к деревне, чем к вечно более благополучному гарнизону. Было ещё более мелкое деление по дворам - эти из тридцатки, то есть 30-го дома, эти из улуса, который объединяет в основном 23-й и 24-й дома и так далее. К концу школы мы как-то притёрлись и перемешались друг с другом (как мне это сейчас представляется), но в 6-7-8-9-х классах это деление было весьма жёстким (опять же, как мне это сейчас вспоминается).
То, что описывает Идиатуллин, почти точно так же происходило и у нас. Единственное, что не было ножей, или я не попадал в компании и обстоятельства, где ножи могли появляться. А так драки действительно происходили не просто до первой крови - людей вырубали до потери сознания, а много раз и забивали до смерти - то палками, то просто ударами о бетонные стены. Да, действительно часто самые мелкие по росту оказывались самыми наглыми, колотили здоровенных лбов и первыми отправлялись на зону, откуда возвращались героями для своего весьма поганого окружения.
Всё, что испытывает Артур и всё, что думает про него Витальтолич - всё это пережито мной эмоциями, которые, конечно, в какой-то мере отличаются от описанных автором, но лишь оттенками, а не содержанием. Да, наши мелкие переживания не шли ни в какое сравнение с тем, что переживали в 90-е годы наши родители, работавшие, по-моему, не столько ради карьеры, сколько ради необходимости прокормить семью. Идиатуллин описывает начало 80-х с недостатком продуктов, который я успел запомнить на стыке 80-х и 90-х, но в 90-е еды не было вовсе, а зимой гарнизон стабильно отрубался от тепла, электричества и газа. Мы выращивали картошку, жили до середины 90-х в основном за счёт отцовского пайка и материнской выпечки/банок и прочей татарской изобретательности, и я до сих пор очень чётко помню картинку, как мы с отцом в 8 часов вечера зимой в пролёте между первым и вторым этажом первого подъезда 24-го дома на какой-то керосинке разогреваем хреновую тушёнку с макаронами, чтобы керосином не воняло дома.
Идиатуллин описывает не только переживания взрослеющего подростка, но и его отца, который убивается на производстве, часто не имея возможности ночевать дома. Я точно так же рос в семье, где отца вечно не было дома, а мать молча терпела всё это, убиваясь на собственной работе. Читать это у Идиатуллина иногда немного жутко - такое впечатление, что он забрался в мои воспоминания и вытащил их на страницы книги.
Описанная автором улица - это та улица, на которой вырос я сам. Заброшенные стройки, арматура, тёмные подворотни, пространства между гаражами, где людей в темноте колотят по голове, воняющая тряпками школа, разборки за углом, муторный страх в животе перед дракой, когда нужно бить по очереди двумя руками, потому что драться ты не умеешь, а если ударить дважды, то вероятность попасть больше. Я как-то раз очнулся в не очень трезвом состоянии посреди кипящей драки, в которой условные мы били условных тех, при этом те были, судя по погонам, подполковниками и майорами - в темноте большие звёздочки приняли за маленькие, и думали, что сражаемся с лейтенантами. И очнулся-то я от того, что оттаскиваю от какого-то поверженного за залитую льдом землю мужика в форме своего соратника, который замахивается на него огромным гаечным ключом. Я чётко помню это ощущение, как будто мы с этим моим товарищем летим на самолёте куда-то в тёмную пропасть, и чтобы не убиться есть буквально пара мгновений. Мгновений хватило, гаечный ключ ничего никому не сломал, хотя без последствий эта драка никому почти не обошлась. Почти точно такие же драки описаны у Идиатуллина, у которого взрослые мужики для того, чтобы не бояться охамевшую шпану, вынуждены сбиваться в свои мужские стаи.
Детские влюблённости - точно такие же, какими они, вероятно, были у нас. Ничем не примечательный девчонки, которые с годами знакомства вдруг превращаются в невероятных красавиц, рядом с которыми теряешь голову. Неожиданные открытия, когда вдруг оказывается, что ты предельно интересен не одной, а сразу нескольким девчонкам. Первые пьянки - все сплошь неудачные попытки казаться взрослее. У Идиатуллина нет наркотиков - одно курево, но в Домне в 90-х было очень много конопли со всеми её производными и дешёвого китайского спирта, который продавали по 20 рублей за порцию, которую можно развести на поллитра, в каждом пятом доме.
У нас даже был ровно точно такой же гараж, как у отца Артура - между первым гарнизоном и деревней. И точно так же в гараже был погреб, в котором стояли точно такие же банки, которые точно так же примерзали к полкам, и где точно так же можно было задохнуться в погребе, если бы кто-то захотел тебя в нём закрыть.
Параллели почти бесконечны - автор описал моё детство, сумев соединить его с бытом и работой огромного и немного искусственного моногорода, переживаниями и бедами взрослых людей, восприятием в советском обществе войны в Афганистане и её солдат, переживаниями этих солдат и их бесплодными часто попытками найти себя в гражданской жизни.
Говорят, что "Город Брежнев" есть в шорт-листе какой-то премии, но и без премий для меня это одна из самых удивительных книг, которую я когда либо читал.
Отдельно доставляет тот факт, что можно сказать автору спасибо и вполне вероятно, что он это спасибо услышит. Шамиль, спасибо, и дай нам бог ещё ваших книг.
