Сонеты

Unthrifty loveliness, why dost thou spend
Upon thyself thy beauty’s legacy?
Nature’s bequest gives nothing, but doth lend,
And being frank she lends to those are free:
Then, beauteous niggard, why dost thou abuse
The bounteous largess given thee to give?
Profitless usurer, why dost thou use
So great a sum of sums, yet canst not live?
For having traffic with thyself alone,
Thou of thyself thy sweet self dost deceive:
Then how, when Nature calls thee to be gone,
What acceptable audit canst thou leave?
Thy unused beauty must be tombed with thee,
Which used lives th’executor to be.

Тебе же много глаз глядит вослед.

Семейных уз бежишь ты от того,

Что род продлить, в тебе желанья нет.

Милейший мот, зачем же на себя
Ты тратишь весь наследия запас?
Природа только тех дарит любя,
Кто щедр и щедрость дарит всякий час.

Прекрасный скряга, ты зачем хранишь
Дары, которые пора раздать?
Пока ты с пользой их не разместишь,
Не будешь с них дохода получать.

Ты сам с собой без смысла торг ведешь,
И в торге этом грабишь сам себя.
Настанет день, к расчету подойдешь —
Оплачивать чем будешь векселя?

В тебя природа поместила вклад,
Потомок твой пусть будет им богат.

Пусть не печалит то, что совершил:
В ручье есть муть, а на цветах шипы,
Свод неба солнце тучами закрыл,
А червь не дал бутону расцвести.

Грешит любой, кривлю душой и я,
Сравненьем звучным сглаживая грех.
Его уж нет, а что унижен я,
Для дел твоих прощенье и успех.

Поступку злому благость придаю,
Противное в тебе — защитник твой.

Лжет зеркало, я вовсе не старик,
Покуда юность шествует с тобою,
Но лишь года избороздят твой лик,
Надеюсь, что и я глаза закрою.
Пока ж в твоей купаюсь красоте
Я для себя и сам всегда моложе,
Живу в твоей груди, как ты во мне,
Так как же по годам не будем схожи?
Любовь моя, оберегай себя,
Как я храним судьбой для пользы друга,
Стук сердца, твоего, в душе храня,
Я нянькой встану на пути недуга.
Утраты горше нет для двух сердец,
Одно замрет, другое ждет конец.

Как мне усталость плоти превозмочь,
Когда заказан отдых для меня,
Когда от тягот не спасает ночь,
Лишь умножая груз былого дня;
В то время как враждуя, ночь и день,
Сплотились для терзания меня,
Один на путь мой насылает тень,
Другая боль разлуки бдения.
Тебя я дню описывал как свет,
Что наступленье туч превозмогает;
В ночи же ты манящее окно,
Которое все звезды затмевает.
Но гнета мне не умаляет день,
А ночь глухой тоски лишь множит тень.

Зачем ты не собрал здоровых сил,
Не кинул их на времени поток?
Зачем и плоть, и дух не укрепил
Чем лучшим, не моим набором строк?
Сейчас живешь ты юности часы,
Перед тобою множество садов.
Они готовы внять твоей красы
Живой, а не рисованных следов.
Так правит рок ошибки бытия.
Когда ни кисть, ни бойкое перо,
Красы твоей сквозь все старания
Не донесут. Сам засевай добро.
Чтоб сохраниться, раствори себя
В живых посевах, в них живут любя.

Переводчик и составитель настоящей книги А. Ладошин тешит себя мыслью, что плод его труда не худшая попытка из ныне предпринимаемых.

Тем временем я строю свой редут
в сознании, что сам чего-то стою,
но к спорам мои мысли не ведут,
ты в полном праве так играть со мною.

My mistress’ eyes are nothing like the sun;
Coral is far more red than her lips’ red;
If snow be white; why then her breasts are dun;
If hairs be wires, black wires grow on her head.
I have seen roses damasked, red and white,
But no such roses see I in her cheeks,
And in some perfumes is there more delight
Than in the breath that from my mistress reeks.
I love to hear her speak, yet well I know
That music hath a far more pleasing sound;
I grant I never saw a goddess go —
My mistress when she walks treads on the ground.
And yet, by heaven, I think my love as rare
As any she belied with false compare.