Но у нас не было Рахметовщины. Нигилизма такого, какой описывал Достоевский, который присутствовал на суде Нечаева. Интересную фразу я для себя зафиксировал, когда обвиняемый в заключительных словах сказал: «Я-то думал, что я личность...» Мне кажется, что это признание потом отобразилось у Достоевского в «Бесах». Буквально не так давно перечитывал о Нечаеве в сборнике ЖЗЛ, и, почитав, убедился, что, конечно, он был не замечательным, а просто заметным, и на суде ему людям сказать было попросту нечего. И эта разница между желанием быть заметным и замечательностью внутренней присутствовала и в перестроечный период. Когда многие становились заметными, внушали себе, что они-то как раз замечательны во всем, вспыхивали и угасали в забытьи в позах недопонятых гениев. Но это был тип очень серьезных и начитанных подростков, а не тех, кто задорно пробовал себя во всем и не расстраивался по поводу непризнания его умственных талантов. Просто стеб, который стимулировал адаптацию в среде