Нью-Йорк вне себя

Философы и филологи должны прежде всего заниматься поэтической метафизикой, то есть наукой, которая ищет объяснений не во внешнем мире, но в самих движениях разума, этот мир созерцающего.

весь город сделался фабрикой по производству искусственной среды, а все настоящее и естественное перестало существовать.

Манхэттен — это контр-Париж и анти-Лондон.

Раз принципы разрушения никогда не перестанут действовать, следовательно, то, что казалось культурой сегодня, с неизбежностью будет сочтено варварством завтра.

Манхэттен — это театр прогресса.

Среди экспонатов есть одно изобретение, радикальнее всех других изменившее лицо Манхэттена (и чуть в меньшей степени — мира в целом), — лифт.

Представление лифта публике подается как театрализованное зрелище.

Изобретатель Элиша Отис залезает на платформу, которая двигается вверх, — кажется, что это и есть основная часть демонстрации. Однако когда платформа достигает высшей точки подъема, ассистент подает Отису кинжал на бархатной подушке. Изобретатель берет кинжал, явно собираясь наброситься на самый главный элемент собственного изобретения — трос, поднимающий платформу вверх и теперь удерживающий ее от падения. Он действительно перерезает трос — раздается резкий хлопок.

Ни с изобретателем, ни с платформой ничего не происходит. Невидимые предохранительные защелки — суть отисовского инженерного решения — не позволяют платформе грохнуться оземь.

Так Отис делает открытие в области городской театральности: антикульминация как финал, отсутствие события как триумф.

Лифт, да и вообще всякое техническое изобретение несет в себе двойной образ: в его успехе всегда таится угроза поломки. Способы предотвращения этой воображаемой катастрофы не менее важны, чем само изобретение.

Тема, предложенная Отисом, станет лейтмотивом грядущей истории острова: Манхэттен — это скопление множества возможных, но так и не случившихся катастроф.

В таком городе рисовальщика Ферриса наверняка бы назначили главным архитектором, ведь драматическая обнаженность форм — это как раз то, что предсказал и предвосхитил его угольный карандаш.

Хорошо расчисленная жизнь должна иметь эффектный финал.
Пол Старретт. Изменяя силуэт города

Венеция

Сто глубочайших одиночеств составляют город Венецию. В этом его очарование. В этом и модель для людей будущего.
Фридрих Ницше
Нью-Йорк в числе всего прочего — это еще и Венеция, строящаяся прямо у нас на глазах. И весь уродливый инструментарий, посредством которого медленно продвигается это самое строительство, все малосимпатичные физические, химические, структурные и коммерческие процессы должны быть поняты, приняты и осмыслены в поэтическом ключе как часть прекрасного, романтического образа этого города.
Джеймс Монро Хьюлитт, президент Архитектурной

Метрополис завтрашнего дня