Американский доктор из России, или История успеха

Так что же она все-таки такое — моя бывшая специальность «хирургия»? Пятьдесят лет я думал об этом и пришел к заключению, с которого когда-то и начал: все-таки хирургия это предназначение, это миссия, это спасение жизней, это беззаветное служение больным людям. Я думал о ней тогда, как влюбленный, и так продолжаю думать. Это и есть мысли старого хирурга, когда он остается один на один со своими воспоминаниями..

Если хирург «немного» ошибся — произойдет серьезное осложнение. Хирург обязан всегда работать с максимальным напряжением — операцию «вполруки» не сделаешь. В хирургии абсолютно нет мелочей, каждая операция чем-то отличается от другой подобной, и в каждой есть элемент риска. На каждой операции хирург, как минер: он ошибается только один раз. А операции иногда идут по многу часов подряд, то днем, то во время ночных дежурств, а то и без перерыва днем и ночью. И все равно хирург не имеет права на скидку от усталости. Как актеру на сцене, так и хирургу в операционной никогда нельзя показывать усталости и своих эмоций, нельзя поддаваться им — это может привести к катастрофе в состоянии больного.
Во многих разделах медицины можно лечить заболевание одним лекарством или комбинацией лекарств

И в то же время святая обязанность хирурга — быть абсолютно честным с пациентом, ничего от него не скрывать. Нужны особые моральные качества — терпение и выдержка, чтобы уметь сочетать в себе и то и другое.
У меня всегда уходило много времени и энергии на то, чтобы вызвать у пациента доверие к себе: я подробно все разъяснял ему и его родным, терпеливо отвечал на повторяющиеся вопросы. Иммигранты из Советского Союза почти все ругали американских докторов:
— Вот вы со мной разговариваете, а они совсем не хотят разговаривать с пациентами! Знаете, я разочаровался в американской медицине. Может, в России медицина была плохая, но хороших врачей было много. В Америке, говорят, медицина хорошая, но я вижу, как здесь много плохих врачей.
Им хотелось радушной беседы с доктором — разъяснений

Но тяжелы не только сами операции — лечение не заканчивается наложением швов. Малейшее осложнение может свести на нет операцию, а иногда даже погубить жизнь пациента. И хирург обязан опять бороться за него — и побеждать.
На хирурге фокусируется особое внимание пациента и его близких. Одно дело для пациента выйти из кабинета доктора с рецептом в кармане, другое дело — отправиться на операционный стол. Он согласится принимать лекарство без объяснения его действия, но он не решится на операцию без расспросов и раздумий. Его надежда на излечение, на спасение зиждется на полном доверии хирургу. Чтобы оправдывать такое доверие, хирургу нужно иметь постоянный положительный эмоциональный баланс. Какие бы ни были у хирурга сомнения и беспокойства, он должен прятать их в себе. Без

Многие удивились бы, если бы знали — как тяжела хирургия для хирурга.
Операции требуют физической силы и концентрации, на каждой может случиться что-нибудь непредвиденное. Чаще всего — это сильное кровотечение. Неопытные молодые ассистенты смотрят — что делать?
— Спокойно! Два зажима — мне и ассистенту! — В глубине раны я стараюсь нащупать пальцем кровоточащий сосуд. Ритмичные удары крови стучат по кончикам моих пальцев. Надо вслепую точно попасть зажимом в нужное место. Никак не удается! Еще раз, еще... Хирург не имеет права поддаваться эмоциям, он обязан быть хозяином своих рефлексов. И нельзя уступать советам и уговорам других: хирург сам отвечает

Иногда мне приходилось задерживался на операциях до 9—10 часов вечера. У докторов лимита рабочего времени не бывает — доктор должен всегда быть наготове, чтобы помогать больным. Тем более — хирург. Вместо лимита рабочего времени у нас дефицит рабочего долга — если ты хоть пальцем тронул больного, то обязан потом следить за его состоянием. Тем более, если сделал операцию. Так, иногда я работал по 12—14 часов подряд. А на следующий день — все сначала. И заряжать мышцы свежей

Нет, хирургов смертью не удивишь, не испугаешь. Но и безразличие к смерти в душе хирурга наступить не может. Прошло много лет с того дня, когда я в первый раз увидел умирание маленькой девочки, потом видел много других умираний. Но я продолжал переживать эти умирания всю мою жизнью.
Есть такая профессиональная поговорка: «Хирург умирает с каждым своим больным...»

А теперь мне предстояло сказать ему, что мамы нет, и признать, что мы, доктора, были не правы: не будь операции, она могла пожить еще. Смерть — это факт, со смертью спорить нельзя.
Хирурга смертью невозможно ни удивить, ни напугать. Никто чаще хирургов не видит этот жуткий момент ухода жизни из тела, замирания последнего вздоха и угасания последнего взгляда, момент, когда прекрасное создание природы — человек — превращается в конгломерат химических веществ.
Но хирургам и при смерти больного надо быть спокойными и уверенными — для себя и для других. Со студенческих лет и до конца хирургической работы я видел разные картины умирания: неожиданную смерть ангела-ребенка и смерть столетней старухи, призывающей свой конец; я видел смерть в муках и корчах от невыносимых страданий и смерть спокойную

компания заплатила по соглашению эту громадную сумму. И доктора госпиталя переговаривались:
— Вот как дорого обходятся ошибки в илизаровских операциях! Это не для нас.
Тед ужасно расстраивался:
— Владимир, я был уверен, что выиграю суд.
Через день мне позвонила мать Гизая. Шесть лет я ничего от нее не слышал. Как ни в чем не бывало, вкрадчивым тоном она заговорила:
— Доктор Владимир, вы знаете, как мы вас уважаем и ценим. Мы с Гизаем хотим, чтобы вы сделали ему операцию по исправлению его кривых ножек.
— Извините, — сухо сказал я, — обратитесь к кому-нибудь другому

Мы с Виктором попросили Теда достать нам последние рентгеновские снимки ног Гизая. Он их принес, и мы увидели на них хорошо удлиненные и крепкие кости, но сильно искривленные. Неудивительно, что ходить на таких ногах он не мог. Но если бы его родители послушали совета Илизарова и он продолжил у нас лечиться, мы бы могли это искривление предотвратить. Я недоумевал:
— Чего они ждали?
— Очень просто: хотели сначала получить с вас по суду большие деньги, а уже потом заняться исправлением, — сказал Тед.
— Тед прав, — подтвердил Виктор, — другого объяснения не найти.
— Но ведь это же издевательство над мальчиком!
— Владимир, это — деньги!
Трудно было поверить в такое, но скорее всего так и было