Археология русской смерти. Этнография похоронного дела в современной России

Поломка и ремонт инфраструктуры переносятся и на последующие коммеморативные практики, по сути, заменяя их. Информанты описывают такую «разруху» как «ненормальную», но поскольку система постоянно находится в подобном состоянии, «вечный ремонт» приводит к формированию особого социального порядка и особой культуры. О подобных «культурах ремонта» писал антрополог Ян Чипчейз, отмечая, что для некоторых локальных сообществ процесс починки позволяет создавать горизонтальные социальные связи, которые обеспечивают обмен ресурсами, товарами и помогают в формировании социального статуса человека, умеющего делать «ремонт» [13].

В одном из случаев сотрудники агентства, угрожая конкурентам пистолетом, похитили тело из машины и увезли его в свой морг. В этой сфере существует негласное правило: кто первый приехал, тот и забирает тело, но подобная практика иногда оспаривается, и случаются конфликты:

Как ритуальная компания узнала о «свежем» трупе? Полиция и медики обычно «сливают», т.е. продают информацию об умерших людях ритуальным агентствам, как правило, одновременно нескольким: одни и те же данные может продавать и диспетчер скорой помощи, и водитель скорой помощи, и участковый.

Бригада скорой предлагает два варианта: вызвать специальный транспорт и ждать его в течение суток [5] или обратиться в частную ритуальную компанию, которая быстро отвезет тело в морг.

«Слушай историю, короче: полицейский патруль приехал на место обнаружения тела на улице и, быстро оценив обстановку, принялся перетаскивать мертвое тело за соседний забор — именно он отделял место, где обнаружили труп, от территории, за которую отвечает другое районное отделение полиции. Через несколько часов бригада снова получила вызов и, приехав, обнаружила, что их коллеги перетащили тело обратно».

В небольших городах и сельской местности пока еще распространены традиционные похоронные накопления (их называют «гробовыми»)

На самом деле сложно оценить, сколько в итоге получают ритуальщики, то есть сами владельцы похоронных бюро. Например, есть владелец некоего бюро, ему около двадцати пяти лет. Агентство он получил в наследство от отца, местного криминального авторитета по кличке Проктолог. У сына тоже есть прозвище, назовем его Бычок, что близко к реальности.
Агентство Бычка довольно крупное: в месяц оно может провести около сотни похорон. Из рассказов работников его похоронной бригады я узнал, что владелец тратит массу денег на обслуживание своей неформальной сети: платит информаторам, в морге, за охрану стоянки катафалков, чтобы их не сожгли конкуренты. Личная машина Бычка недорогая — это трехлетний джип-кореец, а сам он живет в квартире, а не в загородном доме. Можно попытаться рассчитать его средний доход, исходя из уже известных нам цифр, — думаю, он не очень высокий, на уровне хорошей средней зарплаты в Москве (правда, тратит заработанное Бычок несколько странно: все деньги пропивает в ресторанах).
В сравнении с другими представителями регионального частного бизнеса владелец ритуального агентства имеет ряд конкурентных преимуществ. Главное из них — отсутствие закрепленной юридической формации и определенная стихийность его институционализации: ритуальный бизнес нельзя купить или рейдерски захватить. Его фактически не существует: он то появляется, то исчезает, следуя за своими неформальными связями и сетями, то есть за личными знакомствами в моргах, на кладбищах, в крематориях и трупохранилищах, среди полицейских и работников скорой помощи. Разве можно купить связи как готовую бизнес-модель? Именно связи, личные знакомства и авторитет похоронного директора — гарант его финансовой стабильности.

чё, например, сколько в губернии у нас покойников умирает? Ну тебе скажут, например, пять тысяч! А ритуалки за сколько отчитываются покойников/клиентов? За тыщу? Остальных кто хоронит? А хуй знает! Потому что системы учета нет. Из морга как вышел — все, считай, для государственного радара ты пропал».

«Недавно на подъезде к Томску произошло ДТП, погибли два человека. Удар был такой силы, что женщине даже оторвало голову. И пока доставали погибшую, голову положили на землю, и она примерзла, пришлось отдирать... В таких случаях надо было действовать очень быстро и слаженно, а тут рук не хватало. Людей-то сократили», — рассказывает бывший председатель профсоюза работников томского «Комбината спецобслуживания» Рашид Сафин.

Интересно, что определение причины смерти является не реальным медицинским исследованием, а инструментом для манипуляций и внутриведомственной борьбы: каждый год региональные структуры Минздрава должны рапортовать о снижении числа смертей от тех или иных болезней, и поэтому причины смерти всегда подгоняются под необходимые критерии.