почему в нем видели «еврейского Черчилля»?
Думается, из-за особой манеры говорить и писать.
Сам Черчилль (кажется, в Фултонской речи 1946 года) с юмором характеризовал свою манеру общаться с публикой так: дамы и господа, я отличаюсь от других ораторов тем, что говорю именно то, что в душе, про себя, думают все остальные. Но я говорю вслух то, что всеми считается выражать громко неприличным (как выразились бы нынче, «неполиткорректным»). А вот я это и говорю! (В той самой речи, если помните, он объявил, что от Щецина до Триеста на Европу опустился «железный занавес» и предсказал «холодную войну» со вчерашним верным союзником Запада, с СССР). Смешно нынче слышать, будто речь отставного политика, произнесенная в провинциальном колледже, в глубинном штате Миссури, якобы развязала «Третью мировую»! Нет, оратор просто выразил вслух то, что думали и чувствовали почти все вокруг, но никто не решался выйти на люди и сказать вслух «неприличные» и «недипломатичные» идеи. А он, Черчилль, никого не боялся и не стеснялся… Никого и ничего. И стоило высказаться вслух, как его мысль вырывалась на авансцену политики — и овладела умами на Западе и на Востоке, и сдвинула мир в новую эпоху.
Похожей видится писательская (и ораторская) манера Жаботинского. Он вслух выражал мысли, которые тайно бродили в умах у всех евреев — у его оппонентов и даже у врагов. Просто они гнали их, прятали сомнения от самих себя, а он — говорил вслух и… менял эпоху. Самими мыслями менял, даже если проигрывал важные голосования… И потому остался в истории — подобно тому, как остался в ней Черчилль.