Иерусалим

А на деле, если не ошибаюсь, ты вовсе не желаешь умирать. Ты только не хочешь жить, потому что жизнь тяжела и в ней не видно толку. А это разные вещи, голубка. И хорошенько думай, что говоришь. Одно исправить можно, а другое — нет.

Она никогда его не оставит, несмотря на все пагубные капризы, яростные припадки, неисповедимые выходки и других женщин, которые, как он знал, ждут его в будущем.

ДЖОН КЛЭР: Ах! Ах! И объясню. Разве вам не ясно, что существа, видимые глазу, оставляют помет, равно видимый глазу? Разве не следует из этого, что незримый или до невидимой степени прозрачный конь, таким образом, произведет помет той же эфирной натуры?

Между тем в Америке, когда Генри был еще ребенком, старик Линкольн – он прикидывается, как будто бы хочет ослобонить рабов с ихних плантаций. По опыту Генри, мистер Линкольн хотел вытащить рабов с хлопковых полей на юге, только чтоб отправить на фабрики и заводы на севере. А как послушаешь об Английской гражданской войне, так кажется, будто мистер Кромвель хочет только славы да власти. И как их получает, так начинает убивать направо и налево предводителей обычных людей, которые за него стояли, и что в Англии, что в Америке гражданские войны кончаются тем, что те, кого надо было ослобонить, остаются не лучше, чем были, – там черные, тут бедные. Так-то кажется, что войны одни и те же, но Генри-то видит: пускай все это передел власти, зато в Англии народу говорили, что это восстание против зажиточных – прямо как делишки в России, об которых теперь трубят во всех газетах. В Америке же заявляют, что Гражданская война шла за освобождение рабов, потому что американцы вовсе не хотят свергать богатых – на мечте стать богатым вся ихняя страна стоит. Вот тебе и вся разница, в мыслях Генри. В Англии и думать не думают об ненависти к людям другого цвета – у них на уме ненависть к людям другого класса.

У Рома есть способности к насилию, но не склонности.

он маринуется в соку собственных проебов, но только закусывает удила и живет дальше, топает по цветовому градиенту от кромешной черноты до терпимого нейтрально-серого.

Брунтеально заРочестерируют в писке-attrice’скую заключебницу и пустьяд дремовать по Шарлокому саврасову молю.

Кромешно, не жду Лючирью и Паппой ницче воне было… всейф покровосгрешение – чиуство люборамурного сджойства… ломать с топоры поносилась клей с подрезением.

пруссто таможний егёрр мастариец – пасть иго ворил по-кампфанейски и по-свайстки – отречался Максимально Мерзкими разсовыми и фашинебельными бредубейжидениями.

Жизнь – в бесконечной петле, и ее сознание целую вечность заново посещает одни и те же случаи и каждый раз сталкивается с ними как впервые. Человеческое существование – грандиозное повторение.