Целую, мистер Ротшильд

Помни: только тот, кто мыслит позитивно, может рассчитывать на позитивные события в своей жизни.

Полагаю… первым было то, что он нашел себе кое-кого на стороне

Мы боимся только тех вещей, которые много для нас значат.

– Я вовсе не Принц, милая моя. Но ты мне действительно очень нравишься.
– Почему?
– Почему ты мне нравишься?
Я кивнула.
– По многим причинам. Мне нравится, что на свадьбе Оливии, когда я протянул тебе микрофон, ты приняла вызов. А потом, пылая гневом, обозвала меня мудаком. И ты не отступаешь. И хотя считаешь себя трусихой, на самом деле бесстрашна. Нравится, что не даешь ни одной дерьмовой ситуации поставить тебя на колени. Вместо того чтобы дать всему этому поганому мусору сожрать тебя, построила для себя систему счастья и успеха. Меня трогает, когда ты даешь бездомной женщине шоколадку «Хершис». Потому что знаешь, что в ее мозгу произойдут химические реакции, которые помогут ей почувствовать себя немного лучше. Пусть всего на несколько минут. Мне очень нравится, что ты творческий человек и создала собственный продукт. И что настолько умная, что сделала алгоритм, который не могу даже воспроизвести. Обожаю твое упрямство и способность никогда не сдаваться.
Хадсон посмотрел вниз на мое тело, внимательно изучил мое лицо и потряс головой.
– Все это плюс к твоей внешности. Лучше спроси, по какой причине я не должен тебя любить?
Мои глаза стали наполняться слезами. Хадсон наклонился и прижал свои губы к моим.
– Тебе сейчас страшно? – прошептал он.
– Как никогда.
Пульс стучал словно бешеный.
– Хорошо, – улыбнулся он.
– Хорошо? То есть ты хочешь, чтобы мне было страшно?
– Нет… но, по крайней мере, я в этом не одинок. Мы боимся только тех вещей, которые много для нас значат.
– Я так рада, что ты дождался меня, – произнесла я, погладив его по щеке.
– Был уверен, что стоишь того.

– Это чье-то сердцебиение? – спросила я, указав подбородком на тату.
Хадсон кивнул, повернулся и приподнял руку, чтобы было лучше видно.
– У моего отца было отличное чувство юмора и очень заразительный смех. Настоящий утробный хохот – казалось, он исходит из самой глубины его тела. Каждый узнавал папу по этому смеху. Он заставлял смеяться всех вокруг – даже незнакомцев. Последнюю неделю своей жизни он провел в больнице. Однажды я приехал, когда ему делали ЭКГ прямо в постели. Он выдал какую-то банальную шутку и начал смеяться. Шутка казалась не особо веселой, но его хохот заставил нас троих – медсестру, папу и меня – разразиться смехом. Почему-то мы никак не могли успокоиться. Сестричке пришлось переделывать ЭКГ, потому что электроды показали большие скачки. Они отразили папин смех. Я попросил медсестру отдать мне эту испорченную кардиограмму, которую она уж было собиралась выбросить. Через несколько дней после его смерти я выбил ее на теле.
– Это невозможно мило…
– Он был по-настоящему хорошим человеком, – грустно улыбнулся Хадсон.

– Я сказал, что останусь джентльменом, когда мы окажемся перед твоей дверью. Поверь, я оставлю все это дерьмо снаружи, когда мы будем в менее людном месте. Теперь, когда ты моя…
– О, так теперь я твоя?
У двери Хадсон нежно поцеловал меня в губы.
– Какое-то время ты уже моя, дорогая. И наконец-то призналась в этом.
Я закатила глаза, чтобы показать, как он самонадеян. Но это было правдой.

– Подожди минутку. Ты кое-что забыла.
– Что такое? – непонимающе нахмурилась я.
Он потянул за руку, и я рухнула к нему на грудь. Затем молниеносным движением наклонился и повернул так, что я прижалась спиной к двери его номера. Мои ноги обвились вокруг его бедер, и Хадсон прижался ко мне всем своим мощным телом. Обеими руками обхватил мои щеки и заглянул прямо в глаза.
– Вот это, милая, ты забыла вот это!
Губы Хадсона обрушились на мои. Его поцелуй унес и наполовину осуществленный вдох, и застенчивость, которую я чувствовала еще минуту назад. Погрузив пальцы в его густые волосы, я притянула Хадсона к себе, желая, чтобы он стал еще ближе ко мне.
Хадсон застонал. Он наклонил мою голову, чтобы углубить поцелуй, наши языки переплелись. После этого над нами разверзлись небеса. Хадсон провел рукой между моих ног, а другой схватил за прядь волос на затылке. Грубость его жеста в сочетании с теплом его твердого тела, прижатого ко мне, заставили меня издать стон, идущий из самой глубины моего существа.
– Черт, – простонал Хадсон, проводя языком по моей шее и пульсирующей по ней жилке, а потом возвращаясь к губам.
– Сделай это опять. Застони так снова.
Звук был непроизвольным, поэтому я не была уверена, что смогу повторить его. Хотя ощущение его члена между моих ног вселяло уверенность, что этот идущий из самой глубины моего существа вопль повторить будет нетрудно.
– Черт, да, – прорычал Хадсон.
Не знаю, сколько времени мы провели вот так – обнимаясь и скользя друг по другу, – но, когда наш поцелуй наконец прервался, мы еле дышали. Протянув руку, я потрогала свои распухшие губы.
– Ух ты…
Когда Хадсон наклонился ко мне, по его лицу расплывалась блаженная улыбка.
– Это заняло прилично времени.
– Заткнись, – рассмеялась я. – Не зря я боялась.
Хадсон убрал прядь волос с моей щеки, выражение его лица было удивительно мягким.
– Не бойся. Я не обижу тебя. Может, только слегка покусаю.

– Ты можешь сделать все, что захочешь.

– А тебе не кажется, что хобби у тебя немного странноватое?
– И что с того? Зато оно делает меня счастливой.

– А тебе не кажется, что хобби у тебя немного странноватое?
– И что с того? Зато оно делает меня счастливой.
Ее слова