Вор, шпион и убийца

– Интеллигенция всегда предает, – сказал вдруг отец Александр тихим голосом. – Верность сохраняют нерассуждающие крестьяне. Для них истина – одна, а интеллигенты – их разъедает рефлексия…

Перебирая в тот вечер библиографические карточки, на обороте которых я делал выписки из книг, наткнулся на цитату: «Как перед Богом по совести говорю, после 19 лет лишения свободы, что в этот день 1825 года я был прав по чувству, но совершенно не знал черни и народа русского, который долго, очень долго должен быть в опеке правительства; его разврат, пороки, изуверия, невежество требуют сильной централизации правления, и одно самодержавие может управиться с этим Амоханом. Боже, прости меня! В полночь 14 декабря». Эту запись в дневнике Александр Якубович, декабрист, «Дантон новой революции», вызывавшийся убить

я, всякий раз, принимаясь за дело, я должен понимать, действительно ли это дело – мое, мои ли это лиарды. Чтобы кто-нибудь через годы мог сказать: «Настоящее имя этого автора – название его книги». Неважно, был Шекспир или нет, важно, что есть «Гамлет». Настоящее имя Гоголя – «Мертвые души». Nihil. Высшее счастье писателя – перестать после смерти быть человеком, но стать землей, черной землей.

Я боялся копченой рыбы и вина, а потому читал учебник на своей койке, только изредка выходил на лестницу покурить. При мысли о том, что вскоре я вернусь в общежитие, в университет, займусь тем, что мне было неинтересно, не нужно, меня аж

Мне не хотелось становиться школьным учителем. Да и университет поднадоел: читать книги было интереснее, чем рассуждать о них.
Чтение принимало часто своеобразный характер: например, я пытался из фрагментов – цитат, обмолвок, намеков – сложить портрет Альбера Камю, читая книгу Великовского «Грани несчастного сознания», или извлечь из книги Быховского, посвященной критике неотомизма, подлинный образ святого Фомы Аквин

Макарыч порвал мое заявление и сказал с усмешкой:
– Самым большим неудачником в истории был Иисус Христос. Так что тебе, дружок, еще расти да расти.
Думаю, многих богословов эта его фраза об Иисусе привела бы в восхищение.

Сколько ж предложений сочинили тогда журналисты от имени народа… На собраниях, посвященных обсуждению проекта, почти все выступающие чаще всего говорили о том, что в конституции слишком много прав, а вот обязанностей маловато, и требовали ужесточить, ужесточить, ужесточить ответственность граждан за то и это, а мы потом излагали эти их требования в газете, чертыхаясь и язвя по поводу неиссякающей любви русского народа к палке…

«Лишь потому, что я такой, я буду жить».

Потоком шли информационные письма и секретные записки из Москвы: Северный Кавказ, Прибалтика, Средняя Азия, армия, промышленность, сельское хозяйство – обо всем без прикрас, в деталях (иногда страшных), а вывод – повысить, углубить, усилить. Они все знали, но уже ничего не могли сделать. Это была историческая импотенция.

Настоятельница Рупертсбергского монастыря Хильдегарда Бингенская, великая пророчица и святая, жившая в XII веке, утверждала, что человек, изгнанный из рая, портится, лишается речи, то есть смысла жизни, и его болезнь – не событие и не процесс, а состояние дезинтеграции, а его воля – это воля к небытию. Образ жизни такого человека и все его проблемы, физические и духовные, святая Хильдегарда связывала с modus deficiens – состоянием недостаточности, с дефицитом божественности. Исцеление человека достижимо лишь на пути к целостности, в конце которого человек обретает смысл жизни и цель. Бингенской святой на свой манер вторит Мартин Бубер, который как-то заметил, что еврейское слово «конец» (в выражении «конец света») означает «цель». Мир, движущийся к неизбежному концу, обретает цель, придающую смысл человеческому существованию.