Белая муха, убийца мужчин

Чего не видел никто — так это белой мухи, что до сих пор кружит над местом взрыва. Белой мухи, похожей на скатанную в крошечный шарик нитку из женских колготок. Муха летает над уже почти исчезнувшими в траве красным камнями, муху невозможно заметить с дороги. Надо остановиться и выйти из машины, подняться на холм, сесть на землю и закрыть глаза. И тогда через какое-то время ты почувствуешь прикосновение её белых лапок у себя на коже, почувствуешь её холодные губы. Поцелуй молчаливой мухи, которая никогда уже не заснет.

Накинув на белое платье тьму, она ушла в свою ночь, по-девичьи, украдкой — как уходят в вечернюю сирень те, о ком ты никогда бы не подумал.

Даже если бы захотел.

Откуда ни возьмись, невероятный, неожиданный, не подчиненный никаким законам, просто с чистого звездного неба, он повалил всё, что нагородили во дворе люди и женщины, он лупил их по головам, словно резиновыми дубинками, он разгонял эту демонстрацию человеческой справедливости, бил тысячей водометов по толпе, которая только что раздувала свои носы, забавляясь расправой. Гроза прибивала людей и женщин к булыжному дну двора, валила их на колени, они ползли кто куда, спасаясь от этой напасти, а я бросился к Босой, поднял брошенный кем-то нож и перерезал веревки. Избитые дождем, все в синяках мы пробежали по замковым коридорам — и я всё тянул за собой Босую, чтобы быстрее привести в безопасное место, а она не слушалась и смеялась, и тянула меня к лестнице. Наконец я сдался и позволил отвести меня в какие-то незнакомые покои. Один угол, второй, ниша, и ещё тёмный угол, лестница, дыра в стене, камни, камни, камни, каменный мешок и…

Между ног. И огонь ластится, больно кусает, лезет на тело, обнимает панскими руками.

О, это знали все, каждый человек знает, из чего состоит женщина, «из чего же, из чего же, из чего же сделаны наши девчонки?» Женщина состоит из руки, чтобы мешать суп, дырки, чтобы засовывать туда какой-нибудь более вразумительный, человеческий орган, из задницы, чтобы её щупать, и из голой ноги, которую так приятно созерцать в знойные летние дни, когда над городом смог и хочется холодного пива. На это и предлагалось разорвать мерзких девок, и раздать части тем счастливчикам, которые победят в наших конкурсах «Вышилето с Виолеттой» и «Беларусь — Страна Замков».

Просыпаться среди женщин.

Медленно открывать глаза среди наготы женских ног, среди мягких женских вещей, среди женских голосов, которые переговариваются отрывисто и деловито — и которые так хотят оставить за собой последнее слово.

Сами женщины где-то наверху, высокие, вытянутые к утреннему солнцу сосны, шумят, смеются, не дают мне вставить ни одного слова — да мне и не хочется, мне нравится лежать вот так, молча, на полу, в штабе Босой, лежать в башне и знать, что мне отсюда не выйти. Они ходят, переступая через меня, по этой женской комнате, Frauenzimmer, женщины-богатыри, женщины-великаны, молодые, злые и здоровые, а я лежу, одинокий, маленький, как на большой женской ладони, и думаю о том, что ещё два дня назад замок был моим, а теперь он их, я отдаю его им, отдаю даром, и эта милость делает меня ещё меньше.

Нельзя — это такая прекрасная дырочка между глаз,

И Страна Замков перестанет существовать. Рухнет, как стопка тонких, никому не нужных книг. Вся эта бутафорская страна, способная лишь на то, чтобы быть буфером для мощной и богом освящённой силы, что хочет вернуть своё, исконное. Главное — договориться, чтобы не было никаких эксцессов. Чтобы игрушечные солдатики вдруг не начали стрелять из своих смешных ружей. Чтобы какому сержантику не пришло в голову, что он давал присягу и поэтому должен подняться в атаку. Чтобы никто, никто не подумал, что это оккупация.

Признайся, что это твои ноги танцевали тогда на выщербленных дорожках под другой луной, над другими, не надо мной? И носки туфелек касались их перепуганных ребер? Что это твои ноги били в самое гнездо боли?

Боль, неисправимую, бесконечную, круглую и зловещую — как луна над замком.