Третий иерусалимский дневник (сборник)

А в кино когда ебутся —
хоть и понарошке, —
на душе моей скребутся
мартовские кошки.

Полемики, дискуссии, дебаты —
кончаются, доспорившись до хрипа,
согласием, что снова виноваты
евреи неопознанного типа.

Я не уверен в Божьем чуде
и вижу внуков без прикрас,
поскольку будущие люди
произойдут, увы, от нас.

Слова про слитность душ —
лишь удовольствие,
пустая утешительная ложь;
но хуже одиночества – спокойствие,
с которым ты его осознаёшь

Наш ум устроен целесообразно,
ему идут на пользу и поломки:
свихнуться можно так своеобразно,
что гением тебя сочтут потомки.

На вид неловкий и унылый,
по жизни юрок ты, как мышь;
тебя послал я в жопу, милый, —
ты не оттуда ли звонишь?

Не в том беда, что одинок,
а в ощущеньях убедительных,
что одинок ты – как челнок
между фрегатов победительных

Гудит стиральная машина,
на полках книги в тон обоям,
у телевизора – мужчина,
мечтавший в детстве стать ковбоем.

Когда среди людей мне одиноко,
я думаю, уставясь в пустоту:
а видит ли всевидящее око
бессилие своё и слепоту?

Давно живу как рак-отшельник
и в том не вижу упущения,
душе стал тягостен ошейник
пустопорожнего общенья.