Тело не врет. Как детские психологические травмы отражаются на нашем здоровье

Настолько же малоэффективны и частые советы «выпустить наружу» гнев с помощью битья подушки или бокса. Пока мы щадим тех, на кого этот гнев на самом деле направлен, ситуация не изменится.

Настолько же малоэффективны и частые советы «выпустить наружу» гнев с помощью битья подушки или бокса. Пока мы щадим тех, на кого этот гнев на самом деле направлен, ситуация не изменится.

Как у ребенка, стремящегося выжить, у меня не было выбора, кроме как стараться.

Чтобы понять, как человек позволяет себе жестокие убийства, не нужно ни сложных психологических теорий, ни предположений о врожденном зле, нужно просто погрузиться в атмосферу семьи подрастающего ребенка. Однако мы далеко не всегда можем это сделать, потому что родителей преступника в основном щадят и оправдывают.

Суды должны наконец взять на заметку, что в случае серийных убийств детей и женщин речь идет о потребности во всемогуществе некогда беспомощного ребенка. Здесь нет ничего общего с сексуальными потребностями, даже если бессилие вызвано инцестом.

Я имею право чувствовать то, что чувствую. Дело тут не в возмездии, а в честности. Почему на уроках религии она ценится только как абстрактный термин, а в общении с родителями прямо-таки запрещена?

Ведь повзрослеть – значит перестать отрицать правду, почувствовать в себе вытесненное страдание, осознать историю, которую тело хранит в эмоциональной форме, интегрировать ее и больше не вытеснять.

Теперь взрослые задачи не оставляют им времени для восприятия собственных чувств, если только чувства не вписываются в патриархальную систему ценностей, в которой живут эти люди. В этой же плоскости находится и сострадание к отцу, несущему деструктивность и опасность. Вероятно, чем серьезнее преступление тирана, тем больше он может рассчитывать на понимание, пока его почитателям наглухо закрыт доступ к собственным детским страданиям.

Однако сегодня они недвусмысленно показывают, что способны на милосердие, но отнюдь не к детям, познавшим жестокое обращение, не к жертвам Саддама, а к нему самому, безжалостному образу отца, символизирующего грозного деспота.

Поцелуй на ночь вроде как стирал первое воспоминание его организма, но уже на следующий вечер сомнения закрадывались вновь.