Кто не знает братца Кролика!

У всех детей от цинизма прививка: вирус потом прибивается.

самом-то деле, если на жизнь посмотреть, даже не на такую, как у Люськи, а вообще: многие с ума сходят, вешаются, топятся, бегут куда глаза глядят – а все оттого, что им страшно жить обыкновенно! Вот как представишь – год за годом одни и те же стены. Тут, брат, чтобы не повеситься, не утопиться – знаешь, каким нужно быть!

Я на сто процентов скажу – когда Господь начнет по-настоящему судить и увидит, сколько какой-нибудь великий поэт отнял жизни у близких и как их мучил, то на все эти его стихи и не посмотрит! Не будет Он смотреть на стишки, потому что если человек жил не по-Божьему, пусть даже самый великий, никакой талант не спасет! Для Бога есть поважнее вещи! Ему, если честно, наше творчество и не нужно. Это критикам – пожалуйста, а Богу нужно, чтоб ни единой слезинки! И какое Ему дело, что какой-нибудь там поэт, пусть даже Пушкин, при этом всякое великое писал? Плюнуть и растереть!

Все проникнуты моментом: даже Васенька с барменом записались в советчики. Я вот о чем думаю: если Господь впоследствии, на неизбежном разбирательстве, хорошенько треснув по кафедре молотком, поинтересуется, чем же наша компашка занималась в то судьбоносное время, – придется признать: возможно, мы совершили настоящее преступление, не желая участвовать в спасении мира от Уоррена Баффета. Но кто знает – может быть, именно за это последует полная реабилитация, ибо пути Господни неисповедимы. Мы не строим планов непременно осчастливить все человечество, а обтяпываем свое никчемное дельце. Подозреваю: лишь за одно это и будем помилованы. Судя по последним событиям, Всевышнего всерьез достали Робеспьеры и Ницше.

Клуб поэтов будет существовать до самого Армагеддона. Обществу не избавиться от сумасшедших. Среди нашего сброда гениев, разумеется, нет вообще. Два-три человека талантливы. Остальное – мелочь. Всё как везде! Бездари считают себя если не великими, то, по крайней мере, уже стоящими в предбаннике бессмертия. Эти аквариумы носят в себе океаны тщеславия, больше всего на свете боясь его расплескать. Из новичков создается приличный фарш: любой считает своим долгом провернуть мясорубку. Не раз и не два слабосердечных отсюда чуть ли не на руках выносили. Вот почему остались толстокожие монстры и поэтессы, которым бутылку водки «в одно жало» вдуть – плевое дело. Каждый их выдох – столб сигаретного дыма.

Вот, представь, станешь классиком. Да, станешь, станешь, – добавляю, видя, как он встрепенулся. – О тебе в учебниках настрочат пару строчек. Или удостоишься полстраницы. Если особо подсуетишься – главы. Поместят твою фотографию. Начнут изучать на уроках. И как только начнут – конец! Обязательно отыщется идиот, которому про тебя просто-напросто скучно будет слушать. Вспомни школьные годы – все плевали на классиков. Какое нам было дело, страдали они или нет. И до глубокой лампочки – что они там писали. Тебе разве есть дело, к примеру, до Гаршина? Найдутся в мире два-три человека, которым на него не плевать, да и то – искусствоведы.

Вот только потому, что так все происходит, ты должен радоваться, черт тебя побери. Ну, посуди: если Вольфганг Амадей с Михаилом Юрьевичем прожили тысячи жизней, значит, в начале пути, они наверняка были полными бездарями. Гениальность накапливается потихонечку. Поначалу – ничтожество, а потом пошло, поехало. Глядишь, через тысячу лет явишься Маяковским. У тебя все еще впереди!

Лучше поставьте музыку! Музыка всегда нейтральна… под музыку можно мечтать – а под эту дрянь нельзя! В конце концов, друзья мои, мы не в прозекторской и наш смертный час не наступил. Я чую, валькирии не поют свою песнь и не щелкают крыльями, подобно летучим мышам… Они не носятся еще над нами, девы смерти.