Нечестивец, или Праздник Козла

Ради чего было терпеть все это, папа? Ради иллюзии, что тоже обладаешь властью? Иногда мне кажется, что это совсем не так, что благополучие — дело второстепенное. А на самом деле и тебе, и Арале, и Пичардо, и Чириносу, и Альваресу Ринье, и Мануэлю Альфонсо просто нравилось валяться в грязи. И Трухильо лишь вы-тащил у вас со дна души ваши мазохистские наклонности, в вас самих сидела эта потребность — быть оплеванными, униженными и оскорбленными, только тогда вы чувствовали себя живыми.

Надо было давно развестись с ней и жениться на одной из тех великолепных женщин, что прошли через его руки, например на красивой, податливой Лине Ловатон, которой он пожертвовал ради этой неблагодарной страны. Высокочтимой Даме надо будет сегодня вечером вложить ума и напомнить, что Рафаэль Леонидас Трухильо Молина — не Батиста, и не свинья Перес Хименес, и не ханжа Рохас Пинилья, и даже не нафабренный генерал Перон. Он не проведет последние годы своей жизни за границей, как государственный деятель в отставке. Он до последней минуты будет жить в этой стране, которая его стараниями из дикого племени, орды, карикатуры на страну превратилась в Республику.

Несмотря на теплые встречи, единственной темой которых был постоянно изменяющийся план, между ними уже не возникало прежних братских отношений с шуточками и доверительными разговорами, составлявших основу товарищеской близости, которая существовала между Турком, Имбертом и Амадито — Антонио это знал — и из которой он был исключен после той ссоры. Одной бедой больше в том счете, который он имел к Козлу: потерял друга всей жизни.

упадет, изрешеченный пулями еще одной своей жертвы — Антонио де-ла-Масы, которого Трухильо тоже убил, только более медленно, более извращенно, чем тех, кого он застрелил, забил дубинками или выбросил акулам. Его он убивал по частям, сперва убил его достоинство, честь, потом — уважение к самому себе, радость жизни, надежды и желания, превратив его в мешок с костями, который уже столько лет разъедает совесть, пока не сожрет окончательно.

Не из страха умереть, потому что среди недостатков, которые он знал за собой, страха перед смертью не было.

Он говорил без враждебности, почти бесцветным тоном и при этом твердо глядел ему прямо в глаза — так он всегда говорил с подчиненными, с друзьями и с врагами.

Исчезновение какого-то испанского эмигранта в городе и в стране, где исчезают столько людей, прошло бы незамеченным, и никто бы не обратил внимания на шум, поднятый по этому поводу доминиканскими эмигрантами, если бы Галиндес не был гражданином США, а главное — не сотрудничал бы с ЦРУ, о чем стало известно, когда разразился скандал. Мощные силы — журналисты, конгрессмены, интриганы всех мастей, адвокаты и импресарио, которых Трухильо держал в Соединенных Штатах, — не могли ничего поделать с кампанией, поднятой прессой во главе с «Нью-Йорк Тайме» и поддержанной конгрессменами, возмущенными тем, что какой-то карибский диктаторишко посмел на территории Соединенных Штатов похитить и убить гражданина этой страны.

И с первого дня все де-ла-Маса с подозрением и недобрым чувством следили за интригами, которые в 1930 году плел тогдашний бригадный генерал национальной полиции, созданной североамериканскими оккупантами, которая позднее превратится в доминиканскую армию, Рафаэль Леонидас Трухильо с целью сбросить дона Орасио Наскеса и в результате ловко состряпанных выборов, первых в последующей череде обманных голосований, сделаться президентом Республики. Когда это случилось, все де-ла-Маса поступили так, как традиционно поступали родовитые семейства и местные верховные руководители, когда им не нравилось правительство: ушли в горы вместе со своими людьми, которых вооружали и содержали из своего кармана.

И в этот вторник, 30 мая 1961 года, он исполнит наконец клятву, которую дал в своем родовом поместье Мока в присутствии отца и братьев, свояков и своячениц четыре года и четыре месяца назад, 7 января 1959 года, в день, когда похоронили Тавито.
Он подумал, что «Пони» совсем близко, и вот бы сейчас глоток рому и много льда, и посидеть бы на высоких плетеных табуретах, как столько раз они сидели в последнее время, и почувствовать, как спиртное ударяет в голову, и отвлекает, и отдаляет от Тавито и от той тоскливой тревоги, ожесточения и лихорадочного нетерпения, во что превратилась его жизнь после подлого убийства младшего брата, самого ему близкого, самого любимого.

Ничто не связывает так крепко, как кровь, что правда, то правда. Может, поэтому он так привязан к этой стране неблагодарных, трусов и предателей. Вытаскивая ее из вековой отсталости, из хаоса, из невежества и варварства, ему столько раз приходилось пачкаться и крови. Скажут ли ему спасибо в будущем эти недоумки? И снова нахлынуло тоскливое чувство. Д