Литераторы и общественные деятели

И сказать и радующимся, и опечаленным, и негодующим, — есть даже и такие:

— Господа. Нет оснований ни радоваться ни печалиться. А негодование уж совсем запоздало. На несколько десятков лет.

Если что-нибудь в словах Толстого показалось вам сюрпризом, — виноват не он и не вы, а то, что его книги, обойдя весь мир, не могут никак переехать только маленького расстояния:

— От Эйдкунена до Вержболова.

— Хотите, я поеду к Толстому и спрошу его о лучшей форме государственного устройства и как к ней стремиться.

— Бог, это — всё, что существует. Это вы, это я. Если вы, если я, — если мы говорим друг другу светлые, добрые мысли, это Брама блещет нетленным блеском своим в вашем уме. И блеску Бога блеском Бога отвечаю я.

И все они говорили одно и то же.

Один из самых интересных людей, каких я видел когда-нибудь, сектант Галактионов, на Сахалине, говорил мне с ясными глазами:

— Небеса? Они в рост человека!

И указывал на лоб:

— Вот где небеса-то! Вот где свет-то! Вот где надо, чтоб прояснилось, — и всё будет ясно и хорошо и добро!

И я глядел ему в глаза, — или, говоря его языком:

— Глядел в окошки его души и видел, как в горнице у него светло и чисто.

Он указывает средство:

— Как сделаться иным?

— Отыщите Бога и делайте всё «по-Божьему».

Отыщите в себе.

В новом рассказе Толстого: «Божеское и человеческое», содержание которого рассказывалось в иностранных газетах, сектант радостно говорит:

— Бога нашёл! Бог-то Он — во! Вот где Он!

И показывает себе на грудь:

— Вот где Он, Бог-то! И у всякого человека! А я-то Его искал! А Он здесь! Здесь Он!

Человек десятки лет повторяет одно и то же:

— Вы хотите перевернуть весь мир? Нет ничего легче. Начните с себя. Сделайтесь другим. И пусть каждый человек сделается иным. И тогда весь мир сделается иным. И на земле воцарятся справедливость и добро. Никакие же иные перевороты, кроме «переворота каждым самого себя», ничему не помогут!

И так Толстой говорит:

— Культура немыслима без принудительных, неприятных работ. Принудительные работы — рабство. Долой культуру!

Бебель говорит:

— Культура сумеет уничтожить неприятные работы! Да здравствует и развивается культура!

И вы спрашиваете у Толстого:

— Как лучше устроить культурную жизнь?

С его точки зрения, вы спрашиваете:

— Какие бы новые выдумать формы рабства?

Вы ждёте совета?

Ответа? И ответа, который бы вас удовлетворил? Который бы вам помог?

Ах, какая счастливая мысль! — радостно всплёскивает руками Амалия. — Какой восторг! Я давно не чистила выгребных ям! Мама, мама! Я иду с Францем чистить выгребную яму!

— Надень, в таком случае, чистые воротничок и рукавчики! — говорит мать, нежно глядя на радостно оживившуюся дочь. — Нельзя на такую работу идти замарашкой! Там будет вся молодёжь.

Может быть, так оно и будет…

Бебель говорит:

— Культура при помощи успехов техники, сумеет сделать так, что отвратительных, грязных, вредных, а потому и унизительных работ не будет совсем. Она сделает всякую, самую грязную теперь, работу чистой, безвредной, лёгкой и приятной. И чистить выгребную яму будет таким же лёгким и приятным делом, как всякое другое.

Прежняя форма рабства исчезла, — говорит Толстой, — за ненадобностью. Есть иное средство превращать людей в рабов, на каком угодно расстоянии. Это — деньги.

— Капитал — орудие рабства, — говорит Бебель.

— Вся так называемая культура держится на рабстве! — говорит Толстой. — Деньгами одни заставляют других на себя работать!

То же говорит Бебель:

— Вся теперешняя культура держится на рабстве, и рабство держится при помощи денег.

И оба мечтают о том времени, когда этой несправедливости, этих «принудительных работ» не будет.

Так в полном согласии они доходят до… выгребной ямы.

Перед выгребной ямой они останавливаются и от выгребной ямы расходятся в разные стороны.