Волнение

Кровь отделяет одного человека от другого. Кровь разделяет народы и противопоставляет культуры. Кровь замыкает человека в клетке его узкого мышления, и человек становится рабом своей крови и заложником своей нации. А главное, что внутренняя свобода человека входит в конфликт с его собственным телом

ВОЛНЕНИЕ

Когда я вижу тебя, то ты для меня совсем не та, кого я люблю.

А ты для меня являешься тем, что должно было пройти, но не прошло.

Ты для меня являешься сном, в котором есть только цветы, запах соли и мертвая ткань.

Ткань, сотканная из чувств, сомнений и пропасти, в которой нет дна.

Волнение это вода.

Волнение это вода, и вода течет вниз.

Волнение это река, и река стремится туда, где уже нет границ — в океан.

Там уже нет границ.

Там я чувствую только потребность любить.

Волнение это потребность любить того, кого нет.

Того, кого нет в живых.

Волнение это значит любить того, кто струится ручьем и всегда, всегда, является тем, что нельзя ухватить.

Тем, чем нельзя овладеть.

Тем, о чем невозможно молчать и о чем нельзя говорить.

Потому что слова это только лишь то, что я говорю тебе о любви, но не любовь.

Это только лишь то, о чем мы молчим, но вряд ли это любовь.

Это совсем не любовь.

Тишина, как и слова, произнесенные вслух, это вряд ли любовь.

Это совсем не любовь.

Потому что любовь — это ты.

Волнение, возникшее где-то в груди

Главный смысл всегда находится в самом чтении книги, а не в ее содержании

А знаешь, какой вопрос категорически нельзя задавать художнику? О чем его произведение. Когда эти глупые журналисты спрашивают меня — расскажите, о чем ваша книга? — меня просто трясет от негодования. Потому что настоящая книга никогда не может быть просто «о чем-то», книга — это не сюжет, не тема, книга — это целостное произведение искусства. Она о том, что ты чувствуешь в тот момент, как ты ее читаешь

Он первый чернокожий, который возглавил такой прогрессивный журнал, как New Yorker, раньше это место могли занимать только белые, но теперь в США лучше всего быть чернокожим гомосексуалистом, и при этом хорошо бы еще и инвалидом, тогда тебе все двери открыты и плюс ты можешь повсюду высказывать свое мнение, потому что ты идеальный набор: чернокожий инвалид — гомосексуалист. И, кстати, наш Харди именно такой. Он гей и у него вместо правой руки протез. Идеальный набор для карьеры в современном западном мире! Но, правда, нужно признать, что он чертовски умен, у него отличный вкус и невероятно развитая интуиция. Впрочем, еще пятнадцать лет назад этих качеств было бы недостаточно, чтобы занять место главного редактора самого лучшего журнала в Нью-Йорке. Однако сейчас, как я уже сказала, в моде другие ценности

Каждый человек имеет право открывать и закрывать свой рот, когда захочет. Но только не следует забывать, Улья, что журналисты чаще всего используют наши слова для создания провокации — только для того, чтобы вызвать интерес у читателей, и им по большому счету плевать на того, с кем они говорят. Им главное —скандал

Вообще-то, я хотела бы, пользуясь случаем, попросить прощения у всех, кого обидела моя жизнь. Видите, я не говорю: «простите, кого обидела я», но только — простите, кого обидела «моя жизнь». Я хотела бы попросить прощения у всех тех, кто от соприкосновения со мной пострадал. Я прошу прощения у тех, кто пострадал от меня и, главное, от всех моих книг. Я всего лишь хотела сказать, что для меня жизнь — это слова. Жизнь вообще, и моя личная жизнь — это слова. Слова, произнесенные мной, и слова, произнесенные обо мне. С раннего детства я живу с чувством, как будто кто-то создает все эти слова обо мне, что моя жизнь — это чьи-то слова. Кто-то произносит слова обо мне, и вот я живу. Кто-то произносит слова обо мне, и вот я люблю. Или это слова о том, что я потеряла любовь. Или это слова о том, какую я чувствую боль. Или это слова о том, что кто-то падает вниз из окна, но при этом падает вверх. Все это слова. Я — это слова. Произведение искусства. А произведение искусства — это то, что вы ощущаете вот в этот самый момент. Прямо сейчас. Так проявляется Автор. Творец! Творчество — это волнение Творца в каждой секунде творения, в каждой частице этой странной вселенной и в каждом из нас. Я лечу

что события не имеют значения, имеет значение только наша реакция — то, что мы чувствуем, — в данный конкретный момент

КШИШТОФ. Ну тогда простите меня за еще один глупый вопрос. Дело в том, что в моей стране сейчас очень актуальна тема цензуры в искусстве. Как вы считаете, искусству все позволено или есть ограничения и табу?

УЛЬЯ. Я считаю, что на территории искусства возможно все… кроме неискусства. Это понятно?

КШИШТОФ. А каковы критерии искусства, кто будет решать, что есть искусство, а что нет?

УЛЬЯ. У произведения искусства обязательно должна быть рамка. Наподобие той, которая обрамляет полотна великих мастеров живописи, выставленных в музеях искусств. Разумеется, не в буквальном смысле, но все же очень ощутимая. Искусство всегда находится внутри этой рамки. Внутри четко обозначенных границ. Повторюсь, границ не обязательно материальных. Однако эти границы очень важны, так как именно они отделяют произведение искусства от окружающей бытовой среды. И стирание этих границ никогда не приближает зрителя к реальности, а, наоборот, только отдаляет от нее. Поэтому очень важно, чтобы мы могли посмотреть на произведение искусства как бы со стороны. Смотреть и видеть — это есть первый шаг к тому, чтобы приблизиться к настоящей любви.

МАЙКЛ. Любви?!

УЛЬЯ. Да, Майкл, — любви. Потому что, чтобы любить, нужно быть свободным от предмета своей любви. Зависимой любви не существует, любовь — это свобода и независимость. А значит, нужно смотреть! А значит, границы все же крайне важны! Границы очень важны для любви! Кто это там внутри своих собственных границ так стремительно падает вверх? Я смотрю! Кто это там так сильно хочет отовсюду уйти?! Я смотрю! Уйти от себя, от своего затвердевшего взгляда на жизнь, от своей крови, от своей национальности и своего пола, от своего мастерства, уйти из всего, эта девочка стремительно падает вверх, чтобы научиться любить!

Смысл книги раскрывается во время чтения книги, малыш. Книга пишется для того, чтобы ее читали, для самого акта чтения. Ок? Смысл книги раскрывается в тот момент, когда ты держишь ее в руках. Книга — это всегда про того, кто ее читает в данный момент времени. Она всегда про те чувства, которые испытывает читатель во время чтения, про контакт читателя с чем-то завораживающим и пугающим. Про волнение, которое мы испытываем от того, что соприкасаемся с чем-то, что подтверждает нам нашу бесконечность. Даже если темой произведения является отвратительный ад